Национальность – одессит

Чернобровкин Александр Васильевич

Утром поехал на извозчике на северную окраину города, где находился химический завод, точнее, мастерские по производству красок для тканей и соды. В Одессе я бывал на таком же предприятии. Из двадцать первого века у меня остались в памяти комбинаты с большими корпусами и высоченными металлическими ректификационными колоннами на нескольких гектарах. В Одессе все было скромно и помещалось в деревянно-каменных сараях. В Орлеане оказалось не намного лучше, разве что на территории было чище и росли на клумбах цветы, привядшие то ли от жары, то ли от химических испарений. Подозреваю, что их использовали в роли индикатора: если увяли окончательно, значит, пора людей эвакуировать.

Разочаровавшись,

я не стал напрашиваться на экскурсию по мастерским, вернулся отель, собрал вещички, рассчитался и переместился на железнодорожный вокзал, успев на поезд, отходивший в полдень. К вечеру был в «Рице», опять попросив номер с кабинетом, но теперь уже более дорогой, с окнами на площадь. Мои вещи, ожидавшие в камере хранения отеля, были доставлены в него вместе мной. Прислуга относилась ко мне хорошо, причем не столько за щедрые чаевые (многие давали больше), сколько за то, что ко мне приходит благородная дама в шляпке с вуалью. Во Франции уже сложился культ суперсамца и суперсамки. Главное, точно определить, кто из них перед тобой.

67

Как-то перед обедом, дожидаясь Маэли Тюрбо, я пролистывал купленную по пути в отель газету «Фигаро» и наткнулся на статью о России, в которой рассказывалось, что беспорядки там прекратились, что отменено военное положение во многих городах, что император издал указ об учреждении Государственной думы — и мне резко захотелось вернуться в Одессу. Вот уж не думал, что меня накроет ностальгия. Перед отъездом заграницу были планы посетить Англию и Германию. Первая отпала после того, как посвежела погода на Черном море и накрыла мысль, что могу переместиться, вторая — после посещения мастерских в Орлеане. Как бы и в Германии не увидел всего лишь улучшенный вариант русских и французских мастерских. К тому же, немецкий язык знаю слабо, не хватит для чтения научной литературы, да и строем ходить разучился. Лучше вернуться до десятого августа и убедиться, что мои документы приняты, зачислен в университет.

Я позвонил на Северный железнодорожный вокзал, спросил, когда отправляется «Северный экспресс», как гордо компания «Международное общество спальных вагонов» называла скорый поезд «Париж-Санкт-Петербург». Он ходил два раза в неделю из Парижа и три раза из Берлина. Оказалось, что следующий отсюда завтра в одиннадцать сорок пять. Я заказал одноместное купе до Санкт-Петербурга. Можно было взять до Вильно и там пересесть на пассажирский до Минска, а потом доехать до Жлобина, где делает остановку прямой курьерский из столицы России до Одессы. Так получилось бы дешевле, но не быстрее, не говоря уже о комфорте. Одноместное купе стоило триста восемьдесят шесть с половиной франков (сто сорок пять рублей). Время в пути — пятьдесят два часа.

Маэли Юбер не сильно расстроилась, узнав, что я завтра уеду. Мы отменно пообедали, а потом покувыркались в моем номере. В порядке исключения она соизволила пройтись со мной пешком по тротуару до своего дома. Обычно я нанимал и оплачивал извозчика, хотя ехать всего минут пять. Наверное, это должно было обозначать печаль по поводу расставания со мной.

— Нам ведь было хорошо вместе, — то ли подвела итог, то ли спросила Маэли Юбер, прощаясь.

— Мне ни с кем не было так восхитительно, как с тобой! — произнес я, поцеловав ее руку, чтобы не увидела в моих глазах правду.

Она улыбнулась, сжала мою правую руку в запястье и торопливо, словно боялась, что догоню и остановлю, направилась к входной двери в свой подъезд. Может быть, даже поплачет, зайдя в квартиру, а может, вздохнет облегченно, что рассталась

без скандала. Насколько хорошо я понимал Маэли во время секса, настолько же плохо всё остальное время. Наверное, потому, что считал ее пчелкой, а насекомые не плачут.

Пассажирские вагоны «Северного экспресса» были коричневого цвета. Предполагаю, что это маскировка, чтобы немцы, по землям которых придется ехать долго, приняли за своих. За мой багаж, к которому добавились две плетеные из лозы корзины с книгами и журналами, пришлось доплатить семнадцать франков. Ввоз книг на иностранных языках в Российскую империю запрещен без предварительного разрешения, но, как обычно, строгость глупых указов смягчалась необязательностью их исполнения.

Стюард по имени Жан, молодой и задорный француз с крючковатым тонким носом, одетый в коричневую форму, проводил меня к купе — точной копию того, в каком ехал в Париж, даже вставка с моей фамилией была написана похожим почерком, но картина была другая, пейзаж, не стал спрашивать, чей. До середины девятнадцатого века Франция была страной писателей, а теперь стремительно превращалась в художественную студию. Во второй половине двадцатого перестроится ненадолго в киностудию, после чего разменяется на рекламу и далее на интернет-мемы.

— Показать, как работает… — начал было стюард, открыв дверь в санузел.

— Я ездил в «Восточном экспрессе», — остановил его. — Иди отдыхай. В десять приготовишь постель.

— Хорошо, месье, — то ли кивнув, то ли поклонившись, молвил Жан и исчез.

Я не стал переодеваться, почитал до обеда захваченные с собой научные журналы. В вагоне-ресторане было битком. Я уже собирался вернуться в салон отдыха и подождать, когда освободится столик, но официант остановил меня, показав, что уходит пожилая семейная пара, русские, явно не дворяне, несмотря на то или именно потому, что каждый был ходячей ювелирной выставкой. На столике поменяли скатерть, после чего дали мне меню. Я выбрал соленую осетрину, густой суп с курицей, филе говядины с картофелем-шато — слегка обваренным в кипятке и потом обжаренным до золотистой корочки, шоколадный пудинг и чай с лимоном. Самовар на шишках дымил на столике возле входа на кухню. Из спиртного заказал только рюмку русской водки под холодную закуску: в Россию еду!

При пересечении границы с Германией в вагон зашли два немецких пограничника в синей форме. Как мне объяснили в Орлеане, синяя краска для одежды самая дешевая, поэтому ее так любят государственные структуры и предприниматели-скряги. Оба пограничника были мордатые, усатые и смотрели на всех, как на потенциальных контрабандистов. Я собирался оставить паспорт проводнику, чтобы меня не беспокоили, но тот отказался, предупредив, что немчура обязательно припрется, иначе случится непорядок и Германия рухнет. Оба долго рассматривали фотографию, сличая с оригиналом, послу чего сделали отметки в паспорте и пожелали счастливого пути. Точно такую же процедуры проделали два других пограничника, похожих на предыдущих, как братья-близнецы, перед границей с Россией

Мне было интересно, как компания «Международное общество спальных вагонов» решает проблему разной ширины колеи в Западной Европе и Российской империи. Оказалось, что используют два поезда. Следующий из Парижа останавливался на пограничной прусской станции Эйдкунен, где пассажиры переходили в точную копию его, стоявшую на русской колее по другую сторону платформы. Стюарды переносили вещи и таблички с дверей, перегружали багаж, после чего движение продолжалось. Пассажиры, едущие из Санкт-Петербурга, делали то же самое на пограничной российской станции Вержболово.