Национальность – одессит
Шрифт:
Я вышел во двор, чтобы воспользоваться удобствами, которые насмешливо называют восточными, хотя и на западе, как я слышал, «унитазация» еще не набрала обороты. Сортир был каменный, добротный, на два десятка кабинок с дверцами, закрывавшими только нижнюю часть: видишь, что занято, но не сам процесс. Внутри дырка в полу, в которую, посидев орлом, отправляют и туалетную бумагу, роль которой исполняют газеты, приносимые с собой. У меня для этого есть бумажные салфетки. «Одесские новости» — «самую большую и самую распространенную на Юге России ежедневную (не менее трехсот тридцати номеров в год) политическую, литературную, научную, общественную и коммерческую» газету, на которую подписался за девять рублей с доставкой дом на весь год в их редакции на углу Ришельевской и Греческой и которую мне вручает по утрам
Возле сортира небольшая площадка, которая не просматривается из окон главного корпуса, поэтому на ней постоянно тусуются те, кто хочет совершить что-то не совсем приличное и даже совсем неприличное. Здесь часто похмеляются бедные студенты, опустошая бутылку дешевого вина прямо с горла, заключают сомнительные сделки, дерутся, почему-то называя этот вульгарный процесс дуэлью… На этот раз стояли три студента: два худых ашкенази в штатском, явно не бедные, и русский здоровяк в форме, явно не богатый. Первых двух я видел на лекции по истории, где услышал такую ересь об Атилле, что больше не ходил. История, как и религия, ее эмоциональная составляющая — это когда немые рассказывают глухим о том, что видели слепые. Третьего встречал на юридическом факультете, который считается самым легким в плане учебы и при этом самым лучшим в плане трудоустройства. Все трое называли себя анархистами. Мода сейчас такая у студентов — слыть революционером, не важно, какой масти. Как по мне, еврей-анархист — самый короткий анекдот. Для дуэли им не хватало еще одного секунданта, на страдающих похмельем не похожи, поэтому я решил, что кто-то из них пытается что-то впарить другому, не буду показывать пальцем на этого громоздкого дурака. Оказалось, что ждали меня.
— Эй, ты, пижон! Иди сюдой! — обратился ко мне на «ты» одни из ашкенази, который был повыше и одет побогаче, хотя мы не представлены, а в университете, как и во всем российском обществе, строго блюдется обращение на «вы», даже профессоров к студентам. — Я уверен, шо ты знаешь за революцию. Так или нет?
Коренные одесситы, что в советское время, что сейчас, говорят на русском языке настолько хорошо, насколько позволяет образование и воспитание, и не отличаются от жителей других регионов империи. Могут вставить словечко на «одесском», но с таким видом, будто хотят добавить «Простите за мой французский!». Это язык быдла, которое наводнило город после революции, а его малость облагородившиеся потомки не желали, чтобы их приняли за рогулей, как в годы моей юности тут называли деревенщину. Специфичный диалект — удел недалеких понаехавших, пытавшихся выдавать себя за аборигенов, и писателей, мнящих себя талантливыми, и маменькиных сынков, играющих в крутых бандитов. Решивший напрячь меня был из третьих.
— Да, видел ее вчера ночью на Дерибасовской, приставала к мужчинам, — ответил я.
Здоровяк гыгыкнул, заценив мой ответ, а вот обоим ашкенази не понравился.
— Моня, ты слышал?! Он знает за шутки! — обратился длинный к тому, что пониже, достал из-за пояса штанов семизарядный револьвер системы наган калибром семь и шестьдесят две сотые миллиметра, который на вооружении у российской армии и потому запрещен к продаже населению, и потребовал на чистом русском языке: — Мы из «Комитета одесских анархистов». Собираем деньги на революцию. Ты не бедный, так что гони «катьку» на общее дело, пока не пристрелил!
Значит, знает, что угрозы на русском звучат убедительнее, чем на «одесском».
— Профессор идет! — тихо и испуганно молвил я, глядя им за спину.
Как и положено очень крутым бандитам, все трое повелись на примитивную уловку — оглянулись и увидели обычного студента, спешившего по нужде. Обладателю револьвера я заехал в челюсть с правой, его корешу — с левой, после чего поднырнул под размашистый удар здоровяка, врезал ногой ему по яйцам, заставив ойкнуть и присесть, добавил двоечку по морде и ногой в ухо. Вернувшись к первым двум, ударил носаком полуботинка по длинным шнобелям, чтобы несколько дней были за первых красавцев на своем хуторе, и более длинному дважды рубанул каблуком по правой кисти, сломав пальцы, чтобы не хватался за оружие, раз не умеет им пользоваться. Наган отнес в сортир, швырнул в
Выйдя, увидел, что здоровяк оклемался, но не горит желанием продолжить, поэтому сказал ему:
— Револьвер в первой кабинке. Если поныряете, найдете.
— Угу, — промычал он, размазывая под носом розовые сопли.
Студент, спешивший в сортир, решил повременить, подождал, когда я пройду мимо, причем на лице была обреченность, будто тоже заслужил наказание. Есть люди, которых бьют только потому, что они ждут этого.
51
Двадцать седьмого мая заслуженный профессор Петриев провел заключительную лекцию по технической химии во втором полугодии первого курса. Она была короткой. Василий Моисеевич подвел итоги и оставил время на заполнение зачеток. На лекции присутствовало непривычно много студентов. Как я догадался, надеялись получить зачет на халяву. Авось проскочит?! Поскольку раньше приходило слишком мало студентов, профессор запомнил их и всем без дополнительных вопросов закрыл весеннее полугодие, сделав соответствующие записи в книжках. Остальным предложил пообщаться на темы, которые преподавал в этот период. Желающих не нашлось.
— Когда поступите в университет, оплатите это полугодие и подойдете ко мне, закрою его, — предложил мне заслуженный профессор. — Вы это заслужили и посещением лекций, и работой в лаборатории, и… — он не закончил.
В начале мая на его лекцию пришло слишком много студентов для физико-математического факультета, включая кое-кого из тех, кто напрасно приперся сегодня. Наверное, собрались со всех четырех курсов кафедры химии. Они послушали минут пять, потом начали громко переговариваться и закончили требованием прекратить лекцию и проследовать вместе с ними на сходку на Соборной площади, чтобы поддержать гимназистов и «ремеслуху», как называли учащихся ремесленных училищ. Орали громко, нагло. Профессор Петриев стушевался, не зная, как себя вести. С одной стороны интеллигентный человек обязан поддерживать студентов в сопротивлении государственной власти, а с другой — всему свое место и время, что Василий Моисеевич и попытался им объяснить, но его грубо оборвали. Возможно, они добились бы своего, если бы не вмешался я.
— Господин профессор, давайте подождем, когда уйдут эти горлопаны, и затем продолжим, — четко, чтобы поняли все, и спокойно произнес я.
Профессор Петриев сразу подбодрился, перестал уговаривать нерадивых студентов, повернулся к доске и начал поправлять плакаты, хотя нужды в этом не было. Баламуты поорали еще немного, поняли, что не выгорело, дружно снялись. Кое-кто из них пообещал мне кое-что.
— Благодарю за понимание, господа! — иронично произнес я в ответ.
Самое забавное, что ушли не все из них. К тем семи, которые почти постоянно посещали лекции по технической химии, добавились еще четверо и продолжили приходить на следующие. Первокурсники — самые дисциплинированные студенты во все времена, но и самые легко поддающиеся влиянию старших коллег, как они сразу же начинают обращаться друг к другу. Им так хочется казаться взрослыми, опытными. Видимо, в тот день они поняли, что опыт бывает разный.
Я предположил, что горлопаны исполнят обещание, встретят меня после лекции. Никого не увидел. За свои слова не отвечают, иначе бы помалкивали. Студент, видевший мою драку с «анархистами», красочно, с невероятными деталями описал, как я разделался с ними. Оказалось, что верзила по фамилии Картузов был первым «дуэлянтом» в университете, а тут какой-то залетный, полупервокурсник, отметелил его и еще двоих, вооруженных револьверами, не пропустив ни одного удара. После этого случая со мной начали здороваться незнакомые студенты и даже торопливо уступать дорогу в коридорах, как преподавателю.
Обрадованный обещанием заслуженного профессора, я решил, что на сегодня хватит, и зашел в чайную через дорогу. Там стоял телефон, чтобы преподаватели и другие сотрудники могли заказать еду с доставкой. Черный аппарат фирмы «Эриксон» висел на стене над краем барной стойки рядом с большим дубовым темно-коричневым буфетом. Я молча положил пятак на стойку, покрытую клеенкой с желто-красными цветочками на белом фоне и шагнул к телефону, собираясь позвонить в меблированные комнаты, узнать, вернулась ли Стефани с занятий.