Над горой играет свет
Шрифт:
— Не думала, что ты так скоро обернешься. — Она заправила за уши растрепавшиеся волосы.
Я протянула папе конфету:
— Попробуй, пап. Вкуснятина.
— Благодарю, мой верный Ариэль. — Сев на диван, он откусил кусочек, положил конфету на тарелку.
Ребекка наклонилась его поцеловать, но вдруг резко отпрянула. И посмотрела на него так, как смотрят на человека, которому хотят врезать по носу.
— Да, мистер, там у вас имеется неплохой одеколон.
Папа в этот момент сосредоточенно рассматривал белые велосипедки Ребекки, потом желтую маечку. И наконец его глаза встретились
— В чем дело? — спросил папа.
Ребекка молча отправилась на кухню, я услышала, как она включила воду.
Папа нахмурил брови и хлопнул себя по коленкам.
— Ну что же, всем вам пора в постель. «Уснуть! И видеть сны, быть может?» [24]
— Папа, затыкни меня одеялком. — Бобби протянул ему обе руки.
Подняв его, папа вышел. Энди тоже побрел к двери, обернувшись, посмотрел на меня недоумевающим взглядом.
Я пожала плечами, потом поставила все пластинки на место и выключила проигрыватель.
Вернулся папа. Опустившись на диван, положил руки на колени и стал разглядывать собственные пальцы. Я не понимала, что его терзает. Он поднял глаза.
— Да-а, вот так вечер. — Он улыбнулся.
У меня защемило сердце, почти так же, как бывало, когда мне улыбался Бобби.
Это было выше моих сил. Я подошла и обняла папу за шею, потом села рядом и крепко прижалась, а он гладил меня по спине. Мы молчали, чтобы не спугнуть то, что понятно без слов, папа был сейчас только моим.
— Пап, почитаешь мне Шекспира?
— А что тебе хочется?
— Ты сам выбирай.
Он снял с полки свой любимый сборник пьес. Я слышала, как Ребекка моет посуду, как Энди болтает с Бобби, я слышала музыку в спальне Мики. А воздух неслышно потрескивал, наэлектризованный всем тем, о чем никто не говорил вслух.
Папа раскрыл книгу.
— Я что-то здорово устал, Букашечка. Прочту маленький отрывок, ладно?
— Ладно, давай отрывок.
— Из «Сна в летнюю ночь». — Он откашлялся:
То, — если даже было одобренье, —
Война, болезнь иль смерть
любовь губили
И делали ее мгновенней звука,
Проворней тени, мимолетней сна,
Короче молнии во мраке черном,
Когда она осветит твердь и землю,
И раньше, чем успеешь молвить: «Гляньте!» —
Пожрется челюстями темноты;
Так быстро исчезает все, что ярко.
[25]
Он захлопнул книгу и вздохнул.
Поцеловав папу в щеку, я ушла к себе, закрыла дверь. Раздевшись, надела ночную рубашку, которую мне купила Ребекка. Вся в мелких розочках, а по краям кружевца. Жутко девчачья. Но меня это мало трогало. Хорошо хоть не розовая. Я улеглась, не почистив зубы. Ребекка еще гремела чем-то на кухне, потом зашуршал об пол
Меня разбудил шум в гостиной. На моих светящихся часах стрелки показывали два. Встав с кровати, я выглянула в коридор. Папа как раз вышел из гостиной и брел в свою спальню, еле-еле передвигая ногами, будто столетний дед. Я хотела его окликнуть, но губы не слушались, и в горле застрял комок. Я опять забралась в постель, легла, глядя в потолок. И даже не заметила, что плачу, пока не почувствовала, как горячие струйки щекочут уши.
ГЛАВА 23. Так, значит, это его дети
На фотографиях с вечеринки «Элвис и гамбургеры» у всех у нас улыбки до ушей и сумасшедшее счастье в глазах. И у Ребекки тоже. Я представила ее своей ровесницей, в комнате с куклами Барби и хулахупами, как она стоит перед зеркалом, расчесывает волосы.
Фотографии я убрала в коробку из-под туфель и спрятала ее под кровать. Потом пошла в кухню. Ребекка мыла холодильник, в папиной старой коричневой рубашке и в старых джинсах с продранной коленкой.
— Ребекка?
— Да? — Она перестала тереть губкой стенку морозилки. Глаза у Ребекки были потухшими, наверное, выпила мало кофе.
— У тебя есть фотографии, где тебе столько же лет, как мне сейчас?
— Почему тебя это вдруг заинтересовало?
— Не знаю. Просто не могу представить тебя девчонкой, — соврала я.
Она рассмеялась:
— Вот как? Ну, спасибо тебе. — Она швырнула губку в раковину. — Идем. Есть у меня кое-какие старые фотографии. Заодно отдохну, а то уже тошнит от уборки.
Когда мы подошли к ее комнате, Ребекка вошла, а я остановилась на пороге.
— Заходи, лапуля.
Я невольно подумала о том, что никогда не сидела на полу этой спальни, не наблюдала за тем, как ее хозяйка одевается, пудрится, красит губы или как она кончиками пальцев втирает в кожу крем «Понде»…
— Можешь приходить когда угодно. Если дверь закрыта, просто постучись. — Открыв шкаф, она на одной из полочек начала аккуратно сдвигать вещи в сторону.
А я пока рассматривала комнату. Белое покрывало было идеально расправлено, в изножье лежал сложенный плед, темно-зеленый. Стены белые. На полу по обеим сторонам кровати коврики с ворсинами-червячками, белые в зеленых узорах. Кровать, комод и туалетный столик из темной древесины, как мебель в моей спальне. Слева у кровати столик, а на нем лампа, стопка книжек и свадебное фото: Ребекка счастливо хохочет, широко раскрыв рот, а папа неловко улыбается, будто чего-то стыдится. В комнате имелась и длинная книжная полка, набитая книгами. И еще целая стопка книг стояла на полу рядом с туалетным столиком. Оказывается, Ребекка обожала читать, как и я сама.