Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
— Ох и ладно спивают, — говорила атаманша, — голосок к голосу, как колосок к колосу!
А Дашка заметно полнела. К новому году ей уж трудно было скрывать свою полноту. Юбки в поясе не сходились, и она стыдливо призналась свекрови:
— Тяжела я, маменька! Уже вот больше половины.
— Ну и что же, — обрадовалась свекровь. — Думаешь, я не заметила? Внучек нам давно нужен. Василий обрадуется, как придёт домой. К тому времени внучек, пожалуй, и сидеть научится.
— Не загадывайте, маменька! — перебила её
Чем дальше шло время, тем больше тревожилась Дашка. Песни уж не пела, грустная стала. Как-то свёкор не утерпел и за обедом спросил её:
— Что-то ты, невестушка, нос повесила? Али плохо себя чувствуешь? Так скажи, чего тут стыдиться, может, болит что? Так нехай Алешка свезёт вас с матерью в Ставрополь к акушерке. Нехай она там оглядит тебя, полечит.
Красная как рак Дашка низко опустила голову.
— Нет, батенька, ничего не болит. Это вам так показалось.
Алешка тоже покраснел и отвёл глаза в сторону. Но чувствовал он себя счастливым. И в то же время думал: чем это все кончится?
Весной четырнадцатого года вернулся домой Василий Колесников. Жена его только что разродилась мальчиком. Старики ликовали: вот, мол, подарочек служивому.
Приехал Василий без предупреждения. Когда вечером по улице протарахтела тачанка и остановилась у ворот атаманова дома, Дашка первая насторожилась:
— Никак к нам хто-то?
— Ко мне кого-то шут принес… — недовольно проговорил атаман. — И повечерять как надо не дадут!
Дашка взяла рогач, заглянула в печь. Собаки утихли. Послышался стук щеколды.
— Ишь, прёт! Прямо в хату лезет! — возмущался атаман.
Дверь открылась. На пороге стоял Василий.
Дашка вздрогнула, руки выпустили рогач, перекинулся чугун, и борщ полился, с загнетки на пол.
Первая радостно вскрикнула мать, бросаясь к сыну:
— Деточка моя! Прибыл с чужой, дальней сторонушки!
Широкоплечий, рослый Василий сбросил тяжёлые сумы с плеч, снял шапку, перекрестился на иконы и мрачно произнёс:
— Чтой-то я не всех вижу. По дороге слух получил, будто прирост в семье есть?
Мать бросилась в спальню и вынесла новорождённого.
— Вот он! Неделька-то всего прошла, как народился! Собирались весточку тебе подать, а ты и сам, слава богу, явился.
Она приподняла край пелёнки, раскрыла сонное розовое личико.
— Ты погляди на него, погляди! Весь вылитый в тебя, Колесниковой крови.
Хмуро глядя на ребёнка, Василий прикусил губу. Дашка стояла у печи. Голубые глаза её потемнели, уголки губ опустились.
Атаман, выходя из-за стола, сказал:
— Возьми, казак, в руки — своё, неворованное!
Василий нерешительно принял ребёнка. Дашка ойкнула и закрыла глаза. Занятые внуком, родители не обратили внимания на её вскрик. Но Алешка, сидевший на лавке, весь напрягся, сжал кулаки и побледнел. Василин метнул жёсткий взгляд на брата. По лицу Алешки понял он, чей ребёнок. Тяжело, с задержкой выдохнул Василий распиравший грудь воздух и с дрожью в голосе произнёс:
— Да! Видать по всему, что нашей, Колесниковой крови. — И к удивлению родителей, как будто совсем некстати прибавил: — Будем считать, что сын мой. Как это в народе говорится: чей бы бычок не скакал, а теля наше! Ну, а теперя — здравствуйте!
Василий по очереди стал целовать отца, мать, сестру, брата. Жену словно не замечал. Потом одаривал: отцу— отрез топкого сукна на чекмень, матери — богатую турецкую шаль, сестре — цветастый шёлковый платок, брату — золотистого каракуля шапку. А жене ничего не Дал.
Он подошёл к Дарье и подчёркнуто торжественно вымолвил:
— Тебе, дорогая жёнушка, Дарья Васильевна, я себя привёз! — И, прижав руку к сердцу, добавил: — Сердце горячее привёз и супружескую любовь. Вот я, получай! Жив, здоров и невредим.
Дашка заплакала. Ей больше ничего не оставалось делать, как кинуться в ноги н удариться лбом о сапоги мужа. . .
Василий поднял её и трижды поцеловал в губы.
Родители радовались: по–старинному сыночек поздоровался — по чину и рангу. А жена-то, ишь, какая! В ножки мужу бухнулась. Оно и лучше. От поклона голова не отвалится, а мужу — почтение!
У Алешки кружилась голова. Уронил он подарок на пол. Кончилось его ворованное счастье! Обошлось пока без укоров и драки: семейные грехи у порядочных казаков должны быть скрыты от соседей.
По случаю возвращения Василия целую неделю гуляла семья атамана и вся её родня. Идя по улице в гости к тестю, Василий обнял Алешку, громко выводил:
Деньги — дело нажитое, По ним нечего тужить, А любовь дело другое, Ею надо дорожить.За ними, немного поотстав, гордо несла свою красивую голову Дарья. В голубом атласном одеяле у неё на руках лежал сын Колесниковой крови…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
После ухода на железную дорогу учитель Кутасов редко бывал в станице. Он знал, что станичное начальство подозрительно поглядывает на него, и не хотел напрасно привлекать к себе внимания.
Но в этот день он шёл навестить своего старого дружка–фельдшера, который сообщил о получении новых интересных книг из столицы.
Длинный, худой, в старых сапогах с просторными голенищами, Кутасов шагал через пустырь, заросший бурьяном, мимо огорода Воробьевых.
Из канавы, окружавшей огород, кто-то кинул ему под ноги ком влажной земли. Кутасов заглянул в канаву. Там трудился Архип. Он очищал канаву от нанесённой дождями грязи.