Над Кубанью. Книга вторая
Шрифт:
— Все может быть, — уклончиво, но с просветленным взглядом своих внимательных и строгих глаз, сказал Хомутов, — с маленькой кочки далеко не увидишь. А у меня горки нет под ногами. Все больше под ноги глядишь, чтобы сам-то не споткнулся. И дальше как на двадцать четыре часа ничего не загадываешь…
— Вперед не мешает смотреть, — посоветовал серьезно Барташ, — за нас смотреть никто не будет. Нам доверено, Иван, и мы ответ будем держать, если плохо сработаем. Скажут нам: эх вы, мурмышки несчастные. Какое дело вам доверили,
— Ну, пойдем поглядим. Небось за этим же прислали… Чтобы мурмышкой не обозвали. Кстати, что такое мурмышка, Ефим?
— Такая удочка для подледного лова. Пустячок для тихого помешательства…
— Ишь ты. «Мурмышка»…
Они шли по улице осторожно.
По станице то там, то здесь вспыхивала перестрелка. Улицы простреливались пулеметами, скрытыми за канавами и заборами.
У тополевого бруса, обычно служившего хозяину местом вечерних посиделок, уткнулся человек, и на грязноватом снегу замерзло ветвистое пятно крови. Убитый валялся между расположениями воюющих сторон. Окна большинства домов были забиты.
— Жители?
— Там, — указал вперед Хомутов.
— От нас сбежали?
— Да.
— Почему же это?
— Казаки.
— А не грабили?
— Было и это. Два-три случая.
— Меры?
— Израсходовали виновных.
Барташ перемолчал.
Ночевали в низенькой хатенке иногороднего сапожника. Хозяин не прекращал работать, хотя заказчики сбежали па ту сторону. Горела коптилка, в комнате пахло мокрой кожей, клейстером и гарыо. Спали на житной соломе, прикрытой латаной дерюгой. Обуви не снимали. Часто приходили посыльные, расталкивали Хомутова, называя его просто Ванькой; уходили.
— Первую ночь посплю, — сказал Хомутов, — разрешу при начальстве.
Барташ внимательно присмотрелся к другу: Хомутов почернел и значительно исхудал.
— Сегодня спокойно что-то, — сказал Хомутов и повернулся спиной.
— А где же Трошка?
— Только вспомнил. У Василия Ильича практикуется. В артиллерии.
— Это правильно.
— Ясно, правильней, чем па побегушках, — отозвался сонным голосом Хомутов. — У нас всегда так: как мальчишка, так на побегушках, посыльным. Ноги есть — это одна заслуга, а когда котелок на плечах варить начнет — другая…
Под утро их разбудил встревоженный хозяин.
— Кажись, за заказом возвращаются, — буркнул он.
Совсем близко гремели орудия, и кривые оконца дребезжали от взрывов. Ворвались двое красногвардейцев.
— Ванька, тикать! Жмут кадеты!
Хомутов и Барташ выскочили из хаты. Мимо них по улице бежали вооруженные люди, неслись повозки. Торопливо работал пулемет, и казалось — воздух наполнен шмелиным жужжанием пуль.
— Ребята, — закричал Хомутов, прыгнув к убегающей толпе, — товарищи!
— Орешь! — гаркнул кто-то и на миг заслонил его своей
Барташ бросился в гущу и потащил за собою Хомутова.
— И ты испугался, — бормотал Хомутов, наклоняя к другу горячее лицо, — все мы до первого боя…
— Надо, так надо, — говорил Барташ.
Хомутов на ходу заряжал карабин. Все схлынули. Улица сразу очистилась и стала какой-то тихой и страшной.
Вон небо прорезал хвостатый сверкающий меч, где-то впереди вонзившийся в землю. Быстро померк пунктирный светлый след.
— Ракеты, — сказал Барташ.
Канонада усилилась. Барташ и Хомутов достигли окраины.
Тут еще больше было беспорядка и сумятицы. Воинские части перепутались. Ординарец командира полка прибыл с устным приказанием об отходе: сбиваясь и путая, он сообщил о том, что в тыл прорвалась конница генерала Эрдели.
Возле Хомутова уже начали группироваться бога-тунцы.
Он повел их к железнодорожной линии, надеясь прикрыться бронепоездом, ведущим сильный артиллерийский огонь.
— Что же это? — крикнул Хомутов Барташу, когда они перебегали последнюю улицу.
— Отступление.
— Значит, наша не выгорела?
— Выгорит. Отступать иногда не вредно, Ванюшка! Ложись!
Они упали в канаву, наполовину заваленную снегом. Снаряд рванул землю где-то совсем рядом, в огороде, за черными стволами акаций. Отряхивались от мерзлых горошинок земли, со свистом пронесшейся над ними.
— Началась пахота, — выдохнул Хомутов.
— Легли вовремя. В сорочках родились.
В этот день противник, смассировав наиболее действенный род своих войск — кавалерию, — нанес удар по линии Усть-Лабинская — Выселки.
Конница выбрала для прорыва равнину, вклинившуюся между двумя железнодорожными магистралями, ведущими на Екатеринодар. Покровского выручила кавалерия Гулыги и Эрдели, но прорыв ее малочисленных сил иссяк на ломаной линии болотистого Бейсуга.
Покровский сообщал о победе.
— Настаиваю на пополнении урона, — требовал он у правителей области, — не речами, и не парламентскими прениями можно освободить Кубань, а морем крови и тысячами казачьих трупов… Дайте казаков. Большевики уже получили семь тысяч штыков и четыреста сабель, к ним подходят подкрепления, а я не могу пополнить даже потери.
ГЛАВА VII
Хомутов усиленно проводил учебные занятия со своим отрядом, переименованным в богатунскую роту.
Ежедневно, ранним утром, рота поднималась при звуке, горна, выстраивалась и направлялась с песнями за станицу, где маршировала, стреляла, колола и училась защищаться от нападения кавалерии. Из Армавира начали подвозить патроны и гранаты. Бойцы вслед за своими взводными метали гранаты, бросались на землю, спасаясь от свистящих веерных осколков, после поднимались, бежали к месту разрушения.