Над синевой во мгле
Шрифт:
И… началась ломка костного мира семьи, ломка позвоночника, ломка хребта.
У мамы появились любовники, и не один, а сразу несколько. Она могла в обед быть приглашена одним, а вечером уже проводила время с другим. Она отдавала себя в объятия и была готова изменить свой ритм жизни, закрашивая пережитые ею унижения изменами. Она не знала, что делать с ЭТОЙ болью, и прятала её за пороками. Они (пороки) отгораживали её от мира, созданного её мужем. Она прикрывалась ЭТИМИ пороками. ПОРОКИ защищали её.
Измены не приносили радости, но они помогали
Отпечатки в памяти от фальшивого блеска страз с претензией на бриллианты дорисовывали подробности. Подробности ненужного внимания, ненужной и мнимой любви, ненужной близости. НО нужного ей – сильного вдоха, чтобы устоять против брошенного в сердце камня: «Буду поздно, не жди!».
Инга замолчала, а потом добавила:
– Пётр, вы даже не представляете, как нам, женщинам, важно, когда нас несут как хрустальную статуэточку, боясь уронить, разбить… Беречь и оберегать – ВСЕГДА! А не только когда Вам, мужикам, надо заработать баллы. Вот и отец начал зарабатывать баллы, он провожал и встречал маму, объяснялся ей в любви, окружал вниманием.
Но семьи уже не было, хребет был сломан. А хребет – основа основ, основа скелета, скелет – основа тела, а тело – храм Души. Израненная Душа долго болит.
В конце концов, мама ушла от отца. Родители разошлись. «Порой и мёд можно обратить в желчь».
Инга уловила глубокий взгляд Петра и поняла: «Нет! Он точно не “средний”, он Пётр, Пётр Петрович».
Взгляд Петра изменился, в глазах отражались лучи, проникшие в неосознанность холодного течения. Лучи проникли и посеребрили взгляд Петра. Он смотрел на Ингу, как на таёжную травницу, которая подобрала ему верный цвет.
– Давай я тебе помогу разобрать продукты? – совсем неожиданно спросил Пётр.
– Да нет, я сама. А что, это всё мне?
– Конечно, тебе.
– А-а-а? Что я должна? – с лёгким испугом спросила Инга.
– НИЧЕГО! – ответил Пётр, понимая вопрос.
– Просто ВСЁ и просто ТАК? – чувствуя себя полной дурой, спросила Инга.
– Нет, не просто, ты даже не понимаешь, насколько не просто! – ответил Пётр.
Он уже знал, что завтра возьмёт билет на Кипр и улетит к жене, он так соскучился. Потом встал, поцеловал Ингу в щёчку и, попрощавшись, вышел.
Пётр понял, что Инга обнажила историю о своей матери, защищая себя от того, к чему привык он. Женщины у Петра были на десерт или на опохмел, вместо огурчика. Утолил жажду и забыл. Но Инга не десерт, тем более не огурчик. У неё свой запах. Она пахнет тайгой, травами…
Размышления с Ингой подвели его к решению взять билет и улететь в их летнюю резиденцию, на Кипр, где сейчас отдыхает его семья. Он не стал заходить к Нино и как-то сразу ощутил приятную вибрацию, как будто зазвучала музыка, трогающая его душевные струны. Какое-то необычное, приятное состояние обволакивающе накрыло Петра.
А в это же время Инга сидела за столом, и с её глаз катились слёзы – от воспоминаний, от сильного напряжения… да она и сама не знала ОТЧЕГО!
Глава 5
Наши представления о том, как всё должно быть, мешают нам наслаждаться тем, как всё есть.
На следующий, это был уже третий, день Инга проснулась с необычным настроением: будто она не в своей недавно обжитой комнате, а где-то не у себя. Всё ей показалось настолько неуютным и совсем чужим. Она не спешила вставать, а, отходя ото сна, стала прокручивать вчерашний день.
Киря, Снежная королева, Лера, Толстый и Средний, опять Киря. А когда Средний перестал быть Средним, а она перестала быть профурсеткой, а осталась сама собой – день закончился.
Инга встала, умылась, собрала волосы на макушке в гульку и принялась готовить кофе.
Поставила на стол тарелку с бубликами, и… вдруг её осенило, она вспомнила: «Ведь в холодильнике – Гастроном Гастрономыч! Ох! Как он меня сейчас порадует!»
Всё сразу изменилось, и бабочки залетали, и зайчики запрыгали. И переполненный холодильник передавал Инге возбуждённо-бодрящее настроение.
«И что? Мы едим для того, чтобы жить? Или живём для того, чтобы есть?» – спросила себя Инга и поставила на стол икру, масло, ржаной хлеб.
«Мы наслаждаемся тем, что есть!» – ответила сама себе Инга, и турка с горячим кофе быстро нашла своё место на столе. Инга взяла свою любимую чашечку и медленно наливала ароматную горечь, предвкушая удовольствие вкуса.
И ОПЯТЬ… в этот утренний час третьего дня, всё как по накатанной, раздался стук в дверь.
«Нет! Это когда-нибудь кончится?!» – подумала Инга, направляясь к двери.
Она приостановилась: «ВЕРОЯТНО, это Лера!». После вчерашнего она была не готова видеть Леру.
Внутренний голос говорил: «Не хочешь – не открывай». Но она не могла стоять за дверью и делать вид, что её нет дома.
Инга открыла дверь. На пороге стояла Лера.
Инга лихорадочно стала думать: «Может, сказать, что я не одна… или плохо себя чувствую, или… Ну что наврать?»
Лера как будто просветила её мысли и, сделав шаг в прихожую, уверенно сказала:
– Не напрягайся, нам надо поговорить!
Инга молча отступила, давая Лере пройти в комнату.
– Присаживайся, позавтракаем вместе, – холодно произнесла Инга.
– Спасибо. Но я не за этим пришла. Мне надо тебе всё объяснить.
– Ничего объяснять не надо. Всё ясно как дважды два – четыре, – отрезала Инга.
– Но есть ещё и пятью пять – двадцать пять, и шестью шесть – тридцать шесть, – не сдавалась Лера, настаивая на объяснении.
– Хорошо, давай позавтракаем, а уже потом… «я буду слушать твоё враньё молодой куртизанки», – хотела сказать Инга, но вместо этого предложила Лере бутерброд с икрой.