Над синевой во мгле
Шрифт:
Завтракали молча.
Инга взяла кофе, отпила глоток и первой нарушила молчание:
– Лера, «при восхождении на вершину каждый следующий шаг опаснее предыдущего» – это из воспоминаний Эдмунда Хиллари, первого покорителя Эвереста в 1953 году, – тихим голосом сказала она.
– Можешь не продолжать, я сразу хочу оборвать твои разыгравшиеся фантазии и нравоучения по поводу «опасных шагов», – как-то очень по-взрослому отреагировала Лера и продолжила: – Я НЕ СПЛЮ с ним и никогда НЕ была его любовницей.
Инга смутилась и стала прокручивать
– А как же его рука на твоей талии?
– Да, и на талии, и на плечах, и в нежных объятиях. На людях! Напоказ! На всех встречах и сборищах «избранных» я с ним рядом, а вернее при нём, как дорогой и красивый аксессуар.
Лера сделала паузу, она выжидала реакцию Инги. Долго ждать не пришлось. Искромётный ум Инги отреагировал моментально:
– Ага. Это как дорогая барсетка в руках папика, и сделана барсетка из крокодиловой кожи, и не из тела крокодила, а из его члена, и при лёгком поглаживании превращается в чемодан.
Лера засмеялась.
– Да не надо ничего гладить и превращать! Дмитрий Лазаревич не любит дам, он любит мальчиков, а не девочек.
Инга застыла в оцепенении. Она стояла, как проглотившая лом, после опрокинутого ведра с ледяной водой. Ступор непонимания накрыл её. Лера рассиропилась. Её радовал этот ушат холодной воды, опрокинутой на Ингу.
Постепенно восстанавливаясь, Инга пробовала соединить несоединимое:
– Как мальчики? А жена? А-а-а-а ты?
– Я же тебе сказала. Я – аксессуар! Красивый и молодой. Я – гордость Дмитрия Лазаревича! И железобетонное прикрытие. Ведь ты же поверила, что у нас с ним отношения?
– Да, поверила. А кто ещё знает о Вашем железобетонном прикрытии?
– Только он и я, но теперь ещё и ты.
– А почему ты мне вскрыла секрет, таившийся под семьюдесятью замками? И тем более это не только твой секрет. И, как я понимаю, ты за этот секрет довольствуешься хорошим куском пирога прямо из рук «а-ля» Монте-Кристо.
– Да, ты права. А пожертвовала я этой тайной, чтобы сохранить тебя. Я верю тебе, и с первой минуты ты для меня сильно близкая и сильно родная, – Лера смотрела на Ингу влажными глазами.
– Но он же совсем непривлекательный, – протестовала Инга.
– Зато он умный, добрый, и с ним очень интересно, – продолжала отстаивать свои позиции Лера. – Он для меня как отец, заботливый и щедрый.
– Прикасается-то он к тебе не как отец, – съязвила Инга.
– Ну что ты знаешь?
– Я знаю не потому, что я знаю, а я знаю потому, что я чувствую. Ты захотела всё сразу и много, от «отца доброго и щедрого». А ты знаешь, Лера, что семя бамбука шесть лет не даёт всходов, всю свою силу тратит на корни. А на седьмой год за полтора месяца может вырасти до неба, на тринадцать метров.
Лера понимала, что Инга загоняет её в угол. И что бы она сейчас ни сказала, Инга будет рассматривать через паутину лжи. И звучит всё кисло и понуро.
Но Лера не стала в глазах Инги убаюкивать свою уязвлённую совесть, а громким шёпотом, который воспринимался, как раскат грома, процитировала фразу Э. М. Ремарка из «Триумфальной Арки»: «Среди женщин, особенно замужних, больше проституток, чем среди тех, для кого это стало горьким куском хлеба».
– Допустим, Ремарк прав. А ты-то тут при чём?
– А-а-а-а… а ты ещё про Кирилла спроси, – с поддёвкой огрызнулась Лера.
– Да, а как же Кирилл?
– Так вот, я тебе отвечу: у меня сначала – сын, а потом Кирилл. Дмитрий Лазаревич устроил моего сына в один из лучших садиков с усиленной развивающей программой, плюс бассейн и акробатика.
Он купил мне машину, правда маленькую – Ситроен, но я довольна. А в октябре сдаётся дом в одном из престижных районов города, и в этом доме на меня оформлена трёхкомнатная квартира, 120 квадратных метров.
– Понятно, ты захотела всё сразу, без преодолений и трудностей, и без любви. Ты выбрала себе место под заботливым прикрытием Дмитрия Лазаревича.
Без запаха Амбровой пыли,
Без горечи сладкой,
Без песен дождя,
Без жажды, настигшей
В бескрайней пустыне…
Инга прочитала строчки своего сочинения. Она часто складывала рифму в минуты, когда подкрадывалась грусть.
Переклики душевного стона наполняли её, меняя свою тональность. Ведь только вчера она сама была готова лечь в постель не за царские подношения, а за вонючие консервы и всякие разности. Признаваясь в этом самой себе, девушка подумала: «Я ведь не рассказала об этом Лере. А сейчас унижаю её, предавая своим убеждениям, классический блеск».
И, успокоив себя верным и излюбленным смыслом народной пословицы, только в собственной интерпретации: «В чужом глазу соринка, как гвоздь в заднице, а в своём бревно, как лебединое перышко», она встала и подошла к Лере.
– Я тебя понимаю. Я понимаю, как тяжело срывать с себя одеяло.
Подруги смотрели друг другу в душу, обнажая обиду: оттого, что они не родились в семьях Толстых и Средних, что они разгребают себе пространство, чтобы поймать лучики солнца в холодном осознанном понимании всего того, что им преподносит их код судьбы.
Их разговор напоминал летевший самолёт, попавший в турбулентность, который, преодолев трясучку, удачно приземлился. А приземлился двукрылый на стол в уютной комнате Инги, где властвовал Гастроном Гастрономыч!
Глава 6
Скажи, откуда ты взялась
И опоздать не испугалась,
Моя неведомая страсть,
Моя нечаянная радость.
Нарушив мой земной покой,
Ты от какой отбилась стаи?