Над синевой во мгле
Шрифт:
– Инга, что с тобой? – мягко спросил Пётр.
Средний не понимал, что внутри Инги бушует буря – ТЬМЫ и СВЕТА. Тьма и Свет вцепились друг в друга, как кошка с собакой. Грызлись и плевались огнём, который влетал в сознание Инги. И она не знала, как затушить это разгорающееся пламя.
Но она точно знала, что не сможет отказаться от этой скатерти-самобранки, и ЭТО её раздражало, она ненавидела себя.
Инга посмотрела на Среднего и просто, без фальшивой игры, сказала:
– Знаете, а ведь я не сильная. Я обыкновенная, как большинство, с отсутствием иммунитета против благополучных
Пётр улыбнулся, как бы говоря: «Да, вокруг очень много красивых женщин».
– Нет, Вы не поняли. Мама красивая – без макияжа, без брендового прикида, без наносной привлекательности. Она нагая – красивая, без прикрас! У неё роскошные волосы, большие миндалевидные глаза густо-зелёного цвета, чувственный рот и необыкновенная кожа, как атлас цвета карамелево-золотистого песка. Её Бог одарил красотой и загрузил в неё изюминку величиной с арбуз. Моя мама, как женщина, по своей природе необыкновенно харизматичная и сексуальная, с искромётным чувством юмора. С ней интересно говорить, проводить время, да просто пить кофе.
И мой талантливый отец в свои 23 года написал маслом копию картины «Святая Инесса в темнице» Рибера, XVII век. Подлинник представлен в Дрезденской галерее. Различие между оригиналом и копией может отличить только специалист. Отец писал картину на волне любви и вдохновения! И подарил свой шедевр маме! Мама – любитель искусства и красоты – была покорена! Они поженились. Первой родилась моя сестра, я была вторым ребёнком. Отец, как оказалось, любил женщин, и красота мамы его не удерживала.
Тут Средний стал отстаивать свои позиции:
– А при чём здесь красота? Природу мужчин это не удерживает. Моя жена тоже красива и сексуальна, а меня время от времени тянет на свежее и новое. Распознать новизну, почувствовать другой темперамент, другие движения, другие ласки и желание овладеть – сметает всё на пути, – очень откровенно выразил Средний свой порыв, который дал богатую канву с броским названием «Самец».
Инга заволновалась, тема ушла в нежелательное для неё русло. Она отодвинула сексуальность бытия и как ни в чём не бывало продолжила:
– Отца назначили директором театрального училища небольшого сибирского городка. Другими словами, пустили козла в огород – девочки, улыбки, вдохновения… И всего так много, хочешь оптом, хочешь в розницу – бери не хочу!
Директор молодой, сильный, сексуальный, прямо хищник на охоте, с глазами камышового кота, зелёно-рыжими, жгучими. Весёлость, обаяние в том же флаконе, как довесок, постоянно присутствующий при успехе и возможностях.
Жили мы в просторной трёхкомнатной квартире. А летом в домах не было горячей воды. Мама разогревала в большой выварке (цинковая 20-литровая кастрюля) воду к возвращению отца, чтобы он мог обмыться.
И в этот злополучный, а может, наоборот, счастливый день всё было по тому же сценарию – вода на разогреве, еда на плите, в доме чисто, стол засервирован.
Взгляд мамы улавливает стрелки на часах, которые подтверждают приход мужа с минуты на минуту.
И действительно, не успела она отвести взгляд от часов, как подъехала машина к окнам первого этажа нашей квартиры и показался отец.
Мама обрадовалась и побежала к двери.
– Дорогой, всё готово. Проходи! Я так тебя жду! – и хотела поцеловать мужа, но отец остановил порыв, схватил какой-то свёрток и на ходу прокричал:
– Буду поздно, не жди!
Мама подбежала к окну и увидела – на задних сидениях авто сидели две девушки.
– Всё как доктор прописал, – вставил Пётр.
– Да! Доктор прописал! – с надрывом, почти крича, повторила Инга слова Петра. – Ну, Вам не понять, ЧТО чувствует женщина в эти минуты? Да она ничего не может чувствовать, она задыхается, ей не хватает воздуха, и она готова умереть, только бы не видеть себя такой униженной и раздавленной. Самая больная, незаживающая рана – унижение. А Вы, Пётр Петрович, представьте, если бы на роскошной РАЗОБРАННОЙ постели лежала Ваша роскошная РАЗОБРАННАЯ жена!
Инга сразу поняла, что она попала прямо в гипофиз. Глаза Петра извергали гром и молнию.
– Этого не может быть, потому что не может быть НИКОГДА! – прохрипел Пётр с характерным разделяющим шипением в голосе.
Довольная Инга подумала: «Ну, голубчик, теперь тебе точно не до секса», – и возгордилась уникальностью своих ходов.
Инга, подчёркивая реакцию Петра, выразительно сказала:
– Вот и маму накрыло состояние хрипоты, тошноты и рвотных позывов, – и, помолчав, продолжила: – Когда родители приехали в этот город, мама играла в театре. Получали мало, на жизнь хватало с натягом. И она, пожертвовав своей профессией, начала шить меховые шапки. Финансовая раскрепощённость стала ощутимо украшать быт. Стало легко и комфортно. Достаток в семье отец стал с удовольствием и наслаждением использовать в своих порывах и так заигрался, что, перетягивая одеяло на себя, оставил маму совсем голой, без одеяла, укрывающего их семейное ложе.
Отъезжающий автомобиль с другом отца за рулём и двумя девушками тяжёлой гильотиной разрубил на клочки их семейное одеяло.
В течение нескольких дней мама завершила заказы, раздала готовые изделия заказчикам, получила деньги и убрала с глаз долой все приспособления для пошива. Она отодвинула в угол машинку, убрала болванки для натягивания заготовок, инструмент, журналы и каталоги, в общем, ВСЁ, что забирало безвозвратно уходящее её время.
Она шила, готовила, убирала, была с детьми… а одеяло всё сползало и сползало с её молодого, ещё жаждущего любви тела.
Мама посетила парикмахерскую, привела в порядок ногти на руках и ногах, посетила пару магазинов, приобретая обновки, и, обновив себя, направилась в театр.
Художественный руководитель театра сразу принял маму в свои ряды.
Новый коллектив, общение, роли, овации – другая жизнь, диагональ которой совсем в противоположной точке. Это не кастрюли, швабры, стирки, уроки – прямо замкнутый круг, в центре которого зеркало и неудержимое желание плюнуть в этот самый центр.
А маме тридцать! Расцвет! Зрелость! Волнующая красота!