Над уровнем моря
Шрифт:
– Мой отец погиб в Вене, - тихо сказал я, чувствуя, что больше уже ни слова не смогу произнести - разрыдаюсь.
– Если сын такой хам, то и отец, наверно, был свинья!
– сказал он, будто подвел окончательный итог, и заскрипел креслом.
Я размахнулся и наотмашь ударил его по лицу. Люди впереди обернулись и, видимо, ничего не поняв, продолжали смотреть на экран. А я уже не видел экрана, не слышал голоса диктора, трясся, как на вибростенде.
– Ну что ж, - услышал я срывающийся голос соседа.
– Ты, я вижу, смелый. Но я тебя проучу. Ты меня запомнишь. Выйдем сейчас, поговорим.
Экран погас, и я встал.
– Я покажу тебе, как распускать руки!
– сказал он, но в голосе его я почувствовал не силу, а власть.
– Идем! И он попытался схватить меня за рукав.
– Не трогайте!
– Я отведу тебя, куда следует!
– Почему "я" и почему "отведу"? Пойдем вместе. У выхода рядом с нами оказался какой-то хорошо одетый человек, он вполголоса заговорил с моими соседями.
– Кто он такой?
– услышал я.
– В милицию, в милицию его!
– закричала женщина. В милиции нас встретили удивленно - было около двенадцати часов ночи. И вежливо. У вошедших за мной деликатно осведомились, что случилось. Странно, почему об этом не спросили меня?
– Заберите хулигана!
– тоном приказа сказал мужчина.
– Пусть до утра посидит.
– А что он сделал?
– У лейтенанта изменилось выражение лица, и он засуетился, усаживая супругов.
– Ударил человека в кинотеатре.
– Вы спросите у него, за что я его ударил!
– Ваши документы!
– Дежурный нетерпеливо протянул РУКУ.
Я развернул и хотел показать удостоверение, но лейтенант вдруг вырвал корочки у меня из рук.
– Не надо, товарищ, - устало сказал я и тоже сел на скамью.
– Вы же на работе.
– Сами распускаете руки, а нас пытаетесь воспитывать!
– Я не воспитываю вас, но все же сначала надо выяснить, кто виноват.
– Разберемся завтра, - решил лейтенант, рассматривая мое удостоверение.
– Гражданин Крыленко! К девяти часам утра быть здесь с письменным объяснением. Удостоверение останется, завтра на работу не пойдете. Все.
– Зачем хулигана отпускаете?
– воскликнул мужчина.
– Никуда не денется, - сказал лейтенант.
– Извините, а вы будете писать заявление?
– Да, сейчас же.
Я пошел в общежитие, думая о том, почему у этого типа не потребовали документы. Что сей сон значит? Ребята уже спали. Я выпил бутылку кефира и сел писать объяснение. Разволновался, накатал девять страниц и лег. Утром я коротко рассказал ребятам и дал почитать объяснение.
– Ну, ты даешь!..
– сказал Игорь Никифоров.
– Тебя бы замполитом в армию...
Когда я сдал объяснение, меня попросили подождать минутку, но я просидел часа два. Потом провели в кабинет начальника отдела. Пожилой майор со шрамом через всю щеку глянул на меня равнодушно, как на вещь.
– Я внимательно прочел и это заявление и ваше объяснение. Вы ничего тут не придумали? Что-то не верится. Он ведь тож'е воевал. Как мог фронтовик, солдат оскорбить память солдата?
– Об этом надо у него спросить, а не у меня!
– Скажите, а как вы докажете, что не были пьяны?
– Это уж слишком, товарищ майор! Я был трезв, как пучок редиски.
Он улыбнулся одной стороной лица.
– Вы не встречалась с ним раньше?
– Нет.
– И не знаете, кто это?
– Знаю, - сказал я.
– Негодяй.
– Это наш новый председатель райисполкома. Вон оно что! Уж этого-то я не предполагал. Это мне сове оставить последнее слово за собой.
– Хорошо, я демагог! Но прошу вас, объясните мне, в чем состоит моя демагогия?
– Вы же сами сейчас назвали себя демагогом!
– Вот с вашей стороны это действительно демагогия!
– закричал я, и у меня появилось неудержимое желание схватить со стола письменный прибор со спутником и стукнуть Дзюбу по голове - будь что будет! Или себя - по воспаленным мозгам, чтобы затмить все.
Усилием воли я взял себя в руки, подумал, не схожу ли я действительно с ума? Дзюба, вероятно, заметил, что со мной что-то необычное, мгновенно переменился, стал предупредителен и вежлив. Он подвинул сигареты и сказал, что на следующее заседание парткома придет сам Смирнов и со мной, как с некоторыми другими инженерами, он хочет поговорить предварительно.
– Странно, откуда он тебя знает? Я ничего не докладывал... Ты уж там смотри, не ерепенься, - предупредил он, почему-то переходя на "ты". Кстати, что у тебя там за история в милиции?
– Дал пощечину одному мерзавцу, - 'неохотно сказал я, отметив про себя, что секретарь, оказывается, не знает подробностей.
– Что-о-о? Драка в общежитии?
– приподнялся он.
– Этого еще нам не хватало!
– Да нет, в кино дело было.
– Тогда другой коленкор. С кем же ты поцапался, с хулиганами?
– Нет, с мэром нашего района.
– С кем это?
– С предрайисполкома.
Дзюба испуганно отшатнулся, а когда я коротко объяснил, что произошло, сказал:
– Да он мужик вроде ничего. Выдержанный, спокойный. Прежний председатель вечно придирался к заводу по мелочам - то за гудки, то за ямы, а этот не беспокоит попусту.
"Не беспокоит"! Лучше не скажешь. То-то весь поселок машиностроителей в гря.'>и, в канавах, всюду завалы из разбитых железобетонных балок и труб. Сквер, посаженный при старом директоре, погублен, и даже у бюста Ленина клумба вытоптана. А мы все это безобразие даже перестали замечать! Я поднялся.
– Да!
– остановил меня секретарь.
– К Владимиру Ивановичу сегодня вечером, в двадцать ноль-ноль. Чтоб точно был, без опозданий...