Над уровнем моря
Шрифт:
И все же мне надо было обернуть "вопросы" на себя и свое дело. Чтобы хоть чем-нибудь помочь нашей "детке" и себе, я решил жить "без отступлений". Приближалась контрольная проверка серийного производства, от сектора назначили меня, п я решил устроить контрольную проверку себе. Без этого я жить дальше не мог, все равно с кого-нибудь это должно было начаться. Заканчивался март. Шел месячный и квартальный штурм. Мастера вечерами выдавали рабочим по три рубля в счет будущих премий, и люди оставались на ночь. К проверке я подкопил следствия - тревожные
Это оказалось делом несложным. В первых же пяти цилиндрах, поданных на сборку, класс чистоты поверхности был занижен. Я подозвал технолога п контролера,
– Эти цилиндры ставить нельзя. Вокруг столпились рабочие, зашумели. Я заметил, что один из них был явно под мухой. Подошел мастер.
– Собирайте. Пусть проверкой занимаются десятого числа, а не тридцатого.
– Что с ними сделаешь?
– промямлил контрольный мастер.
– План!
Но я твердо решил не отступать. Вызвали начальника ОТК. Он прибежал с эталоном и вынужден был подтвердить: брак. Сборка узлов встала. Начальник цеха тем временем позвонил диспетчеру завода, тот - директору, а директор - нашему главному конструктору Славкину. Я не слышал их разговора, но примерно знаю, что пророкотал в трубку наш джентльмен:
"Николай Михайлович! Забракованные детали должны быть немедленно изолированы. Это знает и начальник цеха и каждый рабочий. Но я, к сожалению, не обладаю правом "вето"..."
Начальник цеха прибежал на участок, что-то шепнул мастеру, и тот махнул рукой слесарям:
– Собирать!
– Нет, не собирать!
– крикнул я.
– Будем оформлять карточку отступления от чертежа.
– Слушай, инженер, - вполголоса сказал мне один из рабочих.
– Ты же нам в карман лезешь. А у меня трое детей.
Мне стало трудно дышать, но тут его оттеснил другой сборщик, помоложе. Он серьезными и умными глазами в упор смотрел на меня.
– Инженер, это не вы тогда выступали на партсобрании?
– Я. А что?
– Так. Молодец!
Он ступил в сторону и сел к батарее спиной, но его поддержка была мне очень нужна.
– Вы понимаете, что делаете?
– зашептал мне начальник цеха.
– Сборка сорвана, во вторую смену станет конвейер. Практически вы останавливаете завод!
– Директор вас, молодой человек, съест, - вторил ему контрольный мастер.
– Запросто.
– Подавится. Я костистый.
– Сумасшедший! Сидоров и не таких выкушивал... Карточку отступлений надо было завизировать у начальника сектора и ведущего конструктора - без этого Славкин и рассматривать ее не станет. Я знал, что начальник сектора откажется - он крепкий человек, а ведущий, если ему позвонит Славкин, подпишет. Знал и другое - Славкин, как всегда, успеет зарезервировать ход пли даже два. И я даже рассмеялся, переступив порог соседнего отдела, ведущий чудесным образом исчез! Только что был и никуда не собирался,
а тут вдруг выехал в карьер с рекламацией! Славкин чист-чистехонек, случись
Он ведь все-таки пошел! А назавтра заместитель главного диспетчера завода принес мне проект приказа: "Конструктору ОГК Крыленко А. П. за превышение служебных прав, выразившееся в остановке сборки узлов машины на четыре часа и внесении дезорганизации в производство, объявить выговор". Всякий такой приказ автоматически лишает человека премии, хотя я, зная уже Славкина, не думал, что он, обладая редчайшими способностями изящно заметать следы, подпишет его. Но через день я с удивлением узнал, что Славкин подписал! Значит, я плохо еще изучил нашего главного конструктора! Ладно. А вообще говоря, все это меня уже мало волновало. Я не боялся показаться ни чудаком, ни сумасшедшим, лишь бы в своей правоте была уверенность...
...В этом неожиданном и странном походе неотвязно думалось о заводе и о себе. Поговорить с Симагиным? Он, как человек несколько иных сфер, может рассудить со стороны. Мы долго лезли в гору, и я устал. А на хребте пошли рядом, заговорили, но как-то получилось, что я рассказал больше о своих переживаниях, чем о главном.
– Понял вас, - перебил он меня.
– Так не годится. Знаете, наши времена такие, что надо как можно меньше самопоедания. Оно забирает много времени и сил, если распуститься...
Это он верно заметил. Конфликт на сборке узлов, хотя я пошел на него сознательно, выбил тогда меня из колеи. Я перестал спать, снова, после многолетнего перерыва, начал курить и накуривался ночами так, что к утру словно бы пропитывался весь черной вязкой отравой.
Симагин продолжал:
– И какой толк из мятежа, если он внутри вас? Побольше здорового стремления жить и работать! Прежде всего надо поверить в себя, преодолеть комплекс собственной неполноценности. И действие, действие! Наши страсти надо изнутри выводить наружу, в практику...
Потом он сказал, что другим оком, например, посмотрел на своего таксатора Легостаева, который сейчас в беде. Все они, лесоустроители, сгорают в своих проблемах, однако, называя себя лесными солдатами, больше любят болтать о трудностях бродячей жизни, о том, что, дескать, материалов много, но думать некогда. А Легостаев нашел время и нашел снособ. Диссертация на мази! И в его светлой голове зреет одна блестящая идея, даже, как выразился Симагин, слишком блестящая для современного состояния лесных дел.
– А в чем ее суть?
– поинтересовался я.
– Как бы это попроще?.. Вы слышали, конечно, что лесов у нас в Сибири тьма? Что в них громадный годовой прирост и мы якобы не вырубаем даже десяти процентов этого прироста. А Легостаев утверждает, что в девственных лесах никакого прироста нет вообще.
– Смело! Но это надо, наверно, доказать?
– Вот-вот! Виктор много лет составляет таблицы, и по ним видно, что прирост в лесах Сибири примерно равен отпаду.
– Так ...