Над уровнем моря
Шрифт:
И вот я у высшего начальства. Человек не старый и не молодой. Обыкновенные - не "волевые", не "вдумчивые", самые что ни на есть обыкновенные глаза в глубоких глазницах. Встретил он меня нестандартно, неказенно и не то чтобы "сразу расположил", а просто побудил меня посмотреть на себя, как на человека вполне нормального, не взвинченного до предела "вопросами" и неприятностями.
– Ваш трактат я прочел с интересом, - приступил Смирнов к делу. Переживаний многовато, позитивная часть не продумана, а суть правильная...
И он заговорил о том, чтобы я не понял его так, будто он осуждает меня за переживания, от них в наше время никуда не денешься, но посоветовал точно, как Симагин!
– переплавлять их в нечто полезное. И я ему, оказывается, даже нравлюсь, потому что, мол, искренне болею за дело, а то развелось равнодушных - пруд пруди, это хуже всего. Однако мое предложение - все поломать - не годится, и так много наломано дров. Мне совершенно необходимо, как он сказал, "тонизироваться", "войти в спектр серьезной реальности". Никакой ломкой или командой сверху не изменишь психологии людей и "микропорядки", надо "тянуть лямку", начав, наверно, в данном случае с дисциплины и научной организации труда.
– У нас все об этом думают, - поднял голову я.
– Есть предложения?
– оживился он. Никаких конкретных предложений у меня не было, и я почувствовал себя мальчишкой.
– Ну что?
– Смирнов смотрел на меня и смеялся глазами.
– Ваше предложение - снять директора? А кого поставить? Вы знаете, мы вот тут сидим, а Сидоров все еще толчется на заводе, потому что план горит...
– Толку-то что!
– не выдержал я.
– Вот видите, мы и поняли друг друга! Знаете, я вот думаю иногда: сяду-ка снова на завод, это мне ближе, я инженер. Но будет ли толк, я не уверен!
– Он устало посмотрел на меня.
– Да что там я? Сядет какой-нибудь новый Тевосян, и то не будет толку! За эти годы у многих из нас почему-то притупилось чувство ответственности, планирование запутали так, что сам черт ногу сломает. Кое-что, я согласен, ломать все же надо...
Я был ему благодарен за то, что он так говорит со мной, рядовым инженером, но у меня-то, у меня не было предложений! Хорошо еще, что Смирнов сказал, чтоб к заседанию парткома они были.
– Я вам верю, хотя первый раз вижу, - перешел он к инциденту в кино.
– А его знаю давно, и для меня большая неожиданность, что он не соблюдает элементарных правил поведения. Избрали его недавно, опыта еще нет, но работник он перспективный, это бесспорно. И тут такая заковыка! Конечно, депутат народа, Советская власть, он должен пользоваться всеобщим уважением... Вы-то что думаете делать?
– Не знаю. Может, в газету напишу.
– Неужели придется отзывать?
– Секретарь был искренне огорчен.
– Как его накажешь? За что? За то, что разговаривал в кинотеатре, оскорбил вас и память вашего отца?.. Получил пощечину. А может, он заберет назад свое заявление?
– Это не имеет значения, - сказал я.
– Вот еще проблема!
– Смирнов сжал виски.
– Но подождите! Вы ведь тоже тут выглядите, мягко выражаясь, не очень: ударили человека. Так прямо по лицу и ударили?
– Да. Первый раз в жизни. До сих пор, как вспомню, рука потеет.
Смирнов неожиданно захохотал, и я тоже засмеялся. Потом он сразу посерьезнел.
– Вот что. Не могу я сейчас ничего ни решать, ни советовать. Устал, не думается. Да и вы, наверно, издергались. Что? Три года не отдыхали? Так не годится, дорогой. После парткома немедленно в отпуск. А мы тут посоветуемся, с ним поговорим. Поселок наш небольшой - все все узнают. Тоже мне проблема! Пощечина председателю!-Он бьяпомощно развел руками.
– Неужели придется отзывать? Кстати, вы рыбалкой не увлекаетесь? Тогда поезжайте в одно место...
Здесь я ни разу не пожалел, что послушался доброго совета. Огорчало только одно: партком по каким-то причинам перенесли, у меня пропадал отпуск, и я улетел...
...А тут все оказалось даже лучше, чем описывал Смирнов. Вот только сегодняшний поход сбил мне весь отдых. Но почему это я снова все перевожу на себя? Главное сейчас - спасти жизнь человека. Что у них там, внизу? Чем закончится эта наша экспедиция? Надо поспать хоть немного, завтра возможна любая неожиданность при наших слабых силенках. Что будет завтра?..
Не знаю отчего - от этих ли скал, парящих надо мной, или от звездной пыли в проеме ущелья, от костра, холодного ложа, оттого ли, что было сегодня или будет завтра, от людей ли, каких я тут узнал или узнаю, от всей этой необыкновенно обыкновенной реальности влилось в меня нежданное успокоение; я полно и ясно ощутил, как далек отсюда мой завод, мои заботы, и даже последний случай вспомнился без волнений.
Меня разбудил Жампн. Утро. Кусты и трава на "полке" были в росе, и камни вокруг сочились сыростью. Дрожа от озноба, я пополз к карнизу. Прямо передо мной на той стороне ущелья вздымалась зеленая стена, отсюда она казалась отвесной. Потом я увидел гремящую пенистую речку внизу, площадку на той стороне, хороший костер, троих людей вокруг него и пеструю собаку. Как там?
Жамин решился первым. За ним Котя опустился с козырька, испуганно взглянув на меня. Что он трусит? Парнишка почти невесомый, воздушный, ему хорошо. Я тоже чувствовал в теле какую-то неожиданную легкость - может, здешний воздух так бодрит? Втянул наверх веревку, отправил вниз рюкзаки и пошел сам. Внизу я долго растирал синие полосы на руках - их сильно перехватило веревкой, когда я последний раз отдыхал па скале. Нашу спасительницу спасти не удалось - подергали втроем, но куст, к которому веревка была привязана вверху, держался цепко. Жамин сказал: "Хрен с ней!", но я на всякий случай отрубил конец метров в двадцать - может, где-нибудь выручит еще?
Я не представлял себе, что будет дальше. Через Тушкем перебрались быстро, благополучно. Друг Симагина лежал у костра. Грязный, оброс какой-то серой бородой, и глаза блестят. Правая, распухшая нога обмотана тряпьем. От ступни под мышку шла ровная палка, примотанная к ноге и туловищу ремешками. Я поразился, как он смотрел на меня. Изучающе и спокойно, слегка сощурив светлые глаза. Неужели он не поиимает, что мы, может быть, окажемся не в силах вытащить его на гольцы? И что у него с ногой?