Над уровнем моря
Шрифт:
– А где же ваш друг?
– спросил он у меня.
– Это не друг, а дерьмо.
– Волосатик плюнул под ноги.
– Давайте собираться.
И вот мы дуем в горы. С места-то я похилял спортивной ходьбой, и сзади смотрели, как я выворачиваю суставы, но скоро тропа пошла в крутом склоне высоко над озером, и запросто можно было загреметь вниз. Я уже добрал, что нам надо вытащить на руках молодой и талантливый полутруп из какого-то ущелья, но нас мало, мы сгорим на этом деле, и поэтому не ср'азу рванули в горы, а подались кружным путем, чтоб перехватить спасателей-придурков, которые шныряют там уже не один день, хотя парень загулял со скалы совсем в другом месте.
Нас трое. Впереди, как машина, шагает Волосатик на своих ходулях. У него за спиной приличный рюкзак. Я знаю, что в нем продукты, и облизываюсь - что-то рубать захотелось, от переживаний, кубыть? Волосатик, как я усек, - начальник того хмыря, который отдает концы в горах. Он сегодня вылез вертолетом из тайги, но народ тут весь разбрелся на поиски, и экспедиция и туземцы.
Красиво топает Волосатик, слегка махая. Мустанг! Ему хорошо в сапогах, а мои кеды старые и уже с отверстиями. Тропа грязная, сырая, и кеды фонтанируют. У меня из рюкзака торчит ручка топора, мы реквизировали у кухарки ее орудие. А изящный старикан положил мне стандартную аптечку, обернув ее какой-то желтой медицинской клеенкой, чтоб не промокало. Еще в моем рюкзаке конская попона. Из этого куска толстого брезента мы будем делать носилки. Когда окончательно собрались, кудрявый парень сбегал куда-то и притащил моток тонкой веревки. Сказал, что с этой штукой не пропадешь, козерога можно достать из совсем тухлого места. Her, ты можешь гулять в песочек, Боба, а я это место засек железно и на будущий год махну сюда, чтоб сходить на козерогов...
За мной шлепает Страшила - жгучий брюнет по виду и типичный тупица по сути. Светит из-под грязной щетины синими фонарями. Кто это его разукрасил? У Страшилы нет груза, но и так ему идти тяжело, поэтому он облегчается всю дорогу - мешками вываливает нехорошие слова, а они - трах-та-рарах!
– с грохотом осыпаются вниз, к озеру. Мы с ним не разговариваем. Только в самом начале пути он догнал меня, потер в пальцах полу моей куртки и спросил:
– Заграничная?
– Ширпотреб, - ответил я и заспешил, чтоб поговорить с Волосатиком.
Я догонял его всю дорогу, а он шагал, как робот, и расстояние между нами не сократилось, пока я не побежал. Волосатик обернулся:
– Бежать тут нельзя, Котя. Давайте-ка Жамина подождем...
– Скажите, - заторопился я.
– А почему другие мужчины не пошли с нами?
– Вы имеете в виду своего приятеля?
– Да нет. Других.
– Доктор? Из него же на ходу песок сыплется.
– А кучерявый?
– Радист? Нужен там для связи. Можно вас на "ты"? Я кивнул.
– А еще один - вертолетчик, он от машины не может отойти. Вот и все наши с тобой кадры, Котя. Между прочим, что такое Котя? От слова "кот"?
– Нет. От слова "Константин", - сказал я.
– Ощетинились?
– Да, потопали.
Волосатик сказал "наши с тобой". Это отлично сказано! И главное впереди неизвестность, все нормально, а ты, Боб, гуляй в песочек и ешь свою какаву. Ни фига! Дождик иссяк, тропа пошла вниз, и надо было притормаживать. Под ногами текла вода. Еще сильнее фонтанировали мои кеды, и еще ажурнее ругался сзади Страшила - иными словами, Жамин. Тропа совсем сбежала с горы, когда я поскользнулся и упал. Вывозил свои техасы, сзади у меня все промокло. Где ты, моя маман? Но ни фига, назло ощетинимся.
Здесь был большой залив. У берега, в лесочке, стоял домишко, а перед ним огородишко. Лесник, что ли? Встретилась толстая тетка пейзанского вида; она несла в ведре молоко. Мы поздоровались с ней, она осмотрела нас всех и спросила:
– Далеко волокетесь?
– Человек пропадает в тайге, - сказал Волосатик.
– Да погодите, погодите.
– Пейзанка снова обследовала нас глазами. Молочка бы попили.
– Дело, - не стал отказываться Волосатик и затормозил.
– Спасибо.
– А мой-то, мой!
– закудахтала пейзанка.
– Люди добрые человека спасают, а он соль потащил в тайгу. Места-то он тут все знает, провел бы вас ладом, а соль эта, может, и без толку пролежит либо дождями ее размоет. Добра сколько унес, этой соли мне бы хватило до смерти капусту солить!
– Какую соль?
– спросил Волосатик.
– Что вы такое говорите?
– Да для маралов. Он же у меня чумной. Задумал маралов прикармливать. Три пуда соли привез из поселка и полез с ней на гольцы...
Волосатик понял, что все это какая-то мура, и перестал слушать. Достал кружку из кармана моего рюкзака, зачерпнул молока, выпил, еще зачерпнул и еще выпил, а потом, пока я пробовал угощенье, он разузнал у бабы, что на заливе никого сейчас вет, только вот за баней остановился на днях какой-то отпускник.
– Один?
– ожил Волосатик.
– Совсем нелюдим. Приплыл на "Алмазе". Позычил литовку, настебал травы на балаган и самодурит себе хариуса с берега. Хороший человек, однако, никому не мешает...
Волосатик сказал пейзанке, чтоб послала людей, которые вылезут из тайги, совсем в другое место, а в какое, я не по
нял, потому что он говорил всякие уродские туземные слова - ] Тушташ, Тобогай, Канкем. Но пейзанка оказалась с мозгой, ' закивала, заквохтала, стала шлепать себя по мощным бедрам, но нам некогда было любоваться на эту по-трясную картину.
Волосатик, как я понял, умеет проворачивать дела. Нас уже четверо. Теперь караван замыкает этот самый отпускник-отшельник. Парень медленный какой-то, вещь в себе, и смеется по-особенному, молча обнажая длинные зубы и десны, будто делает скучную работу. Волосатик ему даже одуматься не дал, стал сматывать снасти, сказал, что так надо.
Парень забрал у меня рюкзак, заложил в него кирпич хлеба, две банки с курячьей тушенкой, кулек с конфетами.
– Вы понесете?
– спросил.
– Несите, хрен с ним, - сказал я, подделываясь под здешний стиль.
– Чем тяжелее рюкзак, тем более хрен с ним, да?
– Он обнажил свои бивни и начал влезать в лямки.
– Да нет, вы меня не так поняли, - возразил я и на правах спасителя со стажем решил взять в разговоре инициативу.
– Вы кто?
– Вообще?
– Он засмеялся опять по-своему.
– Конструктор.