Надежда на счастье
Шрифт:
Оливия отложила синее платье в сторону. Под ним лежало красное, вечернее. Она развернула его и подошла к покрытому пылью зеркалу-псише, [7] стоявшему в углу. Приложила платье к себе и невольно улыбнулась. Как это ей удавалось проходить в дверные проемы в таком пышном наряде? Впрочем, она надевала его всего один раз – на бал в Тайлер-Хилле. Отец тогда пил весь день, а вечером был особенно несносный. Вечер закончил тем, что он швырнул стакан с виски в лицо Джейкобу Тайлеру, после чего
7
Большое зеркало в подвижной раме.
Оливия смотрела на свое отражение в мутном стекле и вспоминала свою юность. Вспоминала обо всем, чего лишилась из-за пьянства отца и его ужасного характера. После происшествия в Тайлер-Хилле ее уже не приглашали на балы. И ни один молодой человек из четырех приходов не получал разрешения ухаживать за ней. Да и претендентов было не так уж много.
Она понимала: отец боялся одиночества, он страшился того, что она выйдет замуж и покинет его. Братья Стюарт и Чарлз пытались урезонить отца, но их усилия ни к чему не привели. Большую часть года они проводили в университете, поэтому ничем не могли помочь сестре.
Оливия перекинула красное платье через руку и потрогала практичное коричневое платье из ситца, которое было на ней. Теперь отца и братьев нет в живых, но время ушло. Ей уже двадцать девять, и она – старая дева. Конечно же, она уже давно перестала предаваться романтическим мечтам, но иногда…
Оливия снова приложила к себе красное платье и тут же вспомнила синие глаза Конора Бранигана. Ах, наверное, она уже слишком старая для романов…
Глава 11
Уроки чтения начались на следующий вечер, после того как девочки легли спать. Так решила Оливия, предполагавшая, что Конору не захочется, чтобы девочки видели, как он учится читать. Конечно, они не стали бы смеяться над ним, но Конору все равно было бы неловко.
Начала она с того, что написала все буквы на грифельной доске. Держа ее так, чтобы им обоим было видно, она указывала на букву, произносила ее, а потом просила Конора повторить. Память у него была отличная. За полчаса он выучил все двадцать шесть букв алфавита.
– Очень хорошо. – Оливия улыбнулась. – Эти буквы передают все звуки, которые нам нужны, чтобы произносить слова. Чтобы научиться читать, вам нужно их все хорошенько запомнить. Теперь я хочу, чтобы вы повторили эти буквы про себя не, менее ста раз до нашего следующего урока.
Конор тяжело вздохнул:
– Это как псалмы. Я всегда их ненавидел. Радуйся, Мария милостивая… И так без конца, пока Пресвятую Деву саму, наверное, от этого не затошнит.
Оливия ничего не знала о псалмах, но мысль поняла. Конор же вдруг улыбнулся и добавил:
– Мы с братом придумывали разные слова вместо псалмов, и я опасался, что как-нибудь по ошибке сболтну не то. К счастью, теперь мне их больше не надо произносить.
– Почему?
Он долго не отвечал, потом, наконец, пробурчал:
– Пять лет назад меня отлучили от церкви. Из-за того, что я был повстанцем, бунтарем, а самое главное – не поддавался убеждению.
– Простите, не понимаю…
Он посмотрел на нее с жалостью.
– Вы, наверное, ничего не знаете об Ирландии. Видите ли, все дело во власти. Католические кардиналы желали сохранить контроль над нашими душами, а британское правительство – контроль над нашей страной. А я и мои друзья не хотели с этим мириться. В результате – отлучение от церкви и тюрьма. Прекрасный пример для всех бунтарей, для всех недовольных ирландцев.
Оливия ничего не знала о жизни в Ирландии, но она прекрасно поняла: Конор озлоблен и разочарован.
– Мне очень жаль, – пробормотала она.
– Жаль? Меня? – В этих словах прозвучали недоверие и гнев.
– Нет, не вас. Мне жаль, что вы утратили свою веру.
– Не жалейте. Веру я утратил, когда мне не исполнилось и двенадцати.
– Это можно изменить. Никогда не поздно.
На его лице снова появилась ухмылка—дерзкая и язвительная.
– Пытаетесь спасти меня, Оливия?
Его насмешка задела ее.
– Нет, мистер Браниган. Я не такая оптимистка.
Он одобрительно кивнул:
– Очень мудро с вашей стороны, дорогая. У меня на душе много грехов, и большинство из них—более приятные, чем неподчинение приходским священникам и британским законам. Поэтому я намерен увеличить их количество.
– Неужели у вас нет никаких убеждений? – спросила Оливия. – Неужели нет ничего, во что бы вы верили?
– Нет. – Он умолк, потом вновь заговорил, но теперь уже в его голосе не было насмешки. – Я предал все, во что верил, поэтому обречен гореть в аду. Так что, какая разница – одним грехом больше или меньше?
На следующее утро Конор проснулся рано и увидел восход солнца. А ведь обычно он с восходом солнца только отправлялся в постель.
Обнаружив холодную воду и чистые полотенца под своей дверью, Конор понял, что и Оливия уже встала. И девочки тоже: он слышал их голоса, когда шел по коридору. Но в кухне никого не оказалось. Куда же они могли уйти? Немного подумав, Конор вышел из дома и нашел всех в сарае. Как только он вошел, к нему подбежала Кэрри.
– Принцессе очень плохо, – сказала она, схватив его за руку. – Ведь вы сможете ей помочь, правда, мистер Конор?
Девочка потащила его к стойлу. Оливия же стояла на коленях рядом с беременной коровой. У коровы были схватки, и было очевидно, что Оливия очень беспокоилась.
– Что с ней? – спросил Конор.
– Мне кажется, теленок идет задом. – Оливия попыталась перевернуть теленка, но ей это не удалось. – Орен сказал мне, что если появятся сначала копыта, то, значит, положение неправильное. Нужно перевернуть теленка, но я не могу. – Она вздохнула и вытерла руки о юбку. Я три раза пыталась. Он слишком большой…