Надежда
Шрифт:
Около дома Соколовых уже собралась толпа. На снегу в одеялах лежали двое взрослых и трое детей. Соседка, заливаясь слезами, видно в который раз повторяла:
— Старая я, не спится мне, вот и бужу Ниночку по утрам, когда попросит. Глянула, свет не горит, ну и давай в окно их спальни барабанить... Угорели... Хорошо, что дети в другой комнате спали. Господь их хранил... Стекло разбила, в окно влезла...
Детей положили в сани и отправили в больницу.
После похорон родственники разъехались по домам. Дети выздоровели, и мой отец поместил их на время в школьный интернат. Интернатские окружили их заботой: помогали учить уроки, играли с шестилетней Соней. Им самим часто бывало грустно без родителей, поэтому
Я слышала, как, уезжая, дядя Никита, брат погибшего, говорил, что хочет забрать тринадцатилетнего Алешу к себе. Он и девятилетнего Вову взял бы, да по санитарным нормам не положено усыновление двоих. Только две комнаты в его квартире.
— У наших родственников десять детей, и тоже две комнаты, — удивилась я.
— Как жить своим детям родители решают, а за чужих — государство, — ответил отец.
Сонечку согласилась забрать семья тети Тамары, младшей сестры по линии матери.
Вскоре снова приехали родственники, взяли детей из интерната и поселились в их хате. На огонек к ним зашел бывший одноклассник дяди Никиты, наш учитель математики Петр Андреевич, и рассказал грустную историю своих друзей. О том, что долго не было у них детей, что судьба послала им уже в зрелом возрасте сына. Счастью их не было границ. Но не вернулся он из армии. Несчастный случай. Снаряд взорвался. Теперь не видят смысла в дальнейшей жизни. Мать в постоянной депрессии. Руки хотела на себя наложить.
— К чему клонишь, Петр? — спросил дядя Никита.
— Может, предложить им Володю взять? У них смысл жизни вновь появится, и мальчишке хорошо будет.
Дядя Никита повеселел:
— Попробуй. А откуда они родом?
— Из Рыльска.
— Хороший городок. Бывал, — одобрительно закивал родственник.
Уже в следующий выходной в нашем селе появилась пожилая пара. Остановились они на вокзале, в комнате для приезжих, а вечером, когда дети собрались в доме, пришли в гости. Дядя Никита и тетя Тамара не говорили детям о своих планах, но они сразу обо всем догадались. По хозяйству возятся, а сами присматриваются к гостям. Держатся вместе, настороженно. Чуть Сонька заноет, Алешка стремглав к ней бежит, успокаивает, на руках таскает. И Вовка жмется к брату, каждое его слово для него — закон. Бегом исполняет поручения.
За столом дядя Никита сына своего нахваливает. И друг хороший, и учится на пятерки. В мореходку пойдет. И тетя Тамара свой город описывает, дочку. О продаже дома речь завела. Гости помалкивают. А наутро вместе с детьми пошли снег от забора отгребать, дорожки чистить.
Вечером, после ужина, при луне захотели ребята на лыжах покататься и Соню с собой взяли.
— Гулять возле дома, — приказал дядя Никита.
Покрутились ребята по заснеженному выгону. Скучно. Тут Володьке идея пришла — с сарая на лыжах скатиться. «Слабо спрыгнуть с крыши? Не пойдешь на попятную? Отличная горка, с трамплином! И падать в мягкий снег не страшно. А дальше по огороду можно покататься», — предложил он брату. Алеша с удовольствием согласился. За последний месяц было мало радости. Устал он от скорби и грустных мыслей. Съехал первым, испытав легкий страх и восторг. Потом брату разрешил. Понравилось. Увлеклись.
Соня, глядя на веселые лица братьев, тоже полезла на сарай, но на другой, тот, что со стороны улицы. Знала, что не позволит Алеша играть в ребячьи игры. По лестнице взобралась на соломенную крышу, покрытую ровным слоем снега. Глянула вниз. А там голубые сугробы. Красота! Но забыла она, что утром очистили братья снег у сарая до самой земли. Надела она лыжи, слегка качнулась вперед и покатилась. Спиной упала Соня на мерзлую землю. Услышали братья крик. Жутким он показался им в ночной тиши. Поняли, что не доглядели. Кинулись искать во дворе. Нигде нет. Губы задрожали
— Сонечка, очнись!
Открыла глаза девочка, простонала: «Мама...» — и опять замерла. Притащили братья сестренку домой, на кровать положили. Дядя с тетей накинулись на них, а те и слова вымолвить не могут, будто языки отнялись. Гостья осторожно пощупала Соню и сказала:
— Наверное, что-то с позвоночником. Трогать нельзя. Как это случилось?
— С крыши, на лыжах, — выдавил из себя Алеша.
— Скорую надо вызывать.
— Какая скорая по такому снегу! Да и как ее вызовешь? В сельсовете есть телефон, но за ключом надо к председателю идти.
— Врачи у вас хорошие? — спросил дядя Никита у Алеши.
— Хирург талантливый, только редко трезвый бывает. Больница у нас новая на выселках.
— Кровотечений нет, до утра подождем, — уверенно сказала тетя Тамара.
Сидели молча: дядя с тетей на кровати, прислонившись к стене, Леша и Вова на коврике у постели больной, гости — за столом. Соня то тихо стонала, то находилась в бессознательном состоянии. Взрослые не ругались, дети не оправдывались. Первым заснул Вова. Потом дядя и тетя стали бессмысленно кивать головами. Алеша, придя в себя от шока и осознав свою вину, маялся.
Вдруг Соня открыла глаза, пошевелилась и громко застонала. Взрослые вскочили:
— Господи! Судороги начались, надо что-то делать, — закричала тетя Тамара.
— У нашего тоже перед смертью были, — потерянным голосом прошептала гостья, когда тетя Тамара растирала ей виски нашатырем.
Алеша молился вслух:
— Господи, спаси мою сестричку, я никогда в жизни больше не брошу ее.
Соня вновь затихла в беспамятстве. Открытый ротик делал выражение усталого личика беззащитным.
Вдруг гостья решительно встала и накинула шарф на голову.
— Вы куда? — спросил дядя Никита.
— В больницу. Алеша, приготовь деревянные сани, те, на которых снег утром возил в огород.
— Ночью заплутаете, туда, я слышал, километров пять полем будет, — засомневался дядя Никита.
— Мы с Алешей пойдем, а вы здесь оставайтесь. Может, удастся с больницей связаться, — твердо сказала Валентина Ивановна, и стала собирать одеяла.
Соню вместе с матрацем перетащили в сани. За всю дорогу не произнесли ни слова. Только, не сговариваясь, останавливались и по очереди подходили к саням слушать дыхание больной. По селу дорога протоптана, а в поле сплошные наметы. Добрались до посадок. Голые деревья не спасали от ветра, но Леша не чувствовал холода. Он вообще ничего не чувствовал. Одно слово сверлило измученную голову: «Успеть бы». Сердце его дрогнуло при мысли о родителях. Слезы полились по холодным щекам. Он сжал зубы, рыдания захлопнулись в груди, сотрясая ее. И только иногда он сглатывал леденящий воздух судорожными, короткими глотками. Валентина Ивановна остановилась, и мысли Алеши сразу обратились к Сонечке. Вытер слезы жесткой, домашней вязки рукавицей и наклонился над сестричкой. Дышит. Снял рукавицы, потрогал за воротником. Шея горячая. Уронил рукавицу в снег и тут же подхватил. Этой осенью мама связала. А папа валенки подшил черной кожей. А еще... Опять душат слезы: «Не уберег, виноват».
Валентина Ивановна, казалось, не замечала его отрешенного выражения лица, автоматических, бездумных движений, неподвижных глаз и резкой складки под пухлой нижней губой.
Гостья начала уставать и спотыкаться. Городская, непривычная. Соня все чаще стонала, как бы торопя их. Ее крик страшно звучал в черной холодной бесконечности. Оборвалась веревка. Валентина Ивановна разорвала шарф надвое, закрепила на деревянной перекладине саней и снова впряглась. Вокруг ни огонька. Водонапорную башню и элеватор поглотила тьма. Посадки закончились.