Надгробие Дэнни Фишеру

Роббинс Гарольд

— Можно я куплю засахаренных каштанов, мама?

Она мигом оттаяла, вспомнив, что у меня сегодня праздник.

— Конечно, сынок. — С этими словами она сняла с полки над раковиной высокий фужер и достала из него доллар. — Сегодня у тебя великий день, сын!

Я взял зеленую бумажку и радостно вышел из кухни. На крыльце о чем-то шептались Мириам и Марджори Энн. Я гордо прошествовал мимо, но Мардж окликнула меня:

— Привет, Дэнни!

Я почувствовал, что краснею, и только кивнул головой. Но она не отстала:

— Дэнни, может быть, все-таки поздороваешься и пригласишь меня на свой праздник? Я обязательно приду.

— Только,

пожалуйста, не делай мне одолжение, — грубо ответил я ей.

Она залилась счастливым смехом:

— Как ты разговариваешь, Дэнни! Ты же знаешь, что тебе меня будет не хватать… И потом, ты же станешь мужчиной. Так интересно посмотреть на тебя после этого.

Сердито отвернувшись, я свистнул Карре и поспешил в магазин.

В синагоге царил торжественно-таинственный полумрак. Меня пригласили на небольшой подиум рядом с трибуной, на которой лежала раскрытая Тора. Рядом стояли три почтенных старца в небольших черных шапочках. У меня на голове была такая же, только белого шелка. Ниже, у подножия подиума, стояли все мои родственники и выжидательно глядели на меня. Мириам подбадривающе улыбалась мне, я благодарно улыбнулся ей в ответ, потом медленно положил руку на Тору. Нервный спазм сдавил мне горло, пришлось откашляться. Вдруг меня охватила паника, и все слова, которые я должен был сейчас сказать, которые я зубрил столько месяцев, вылетели из моей головы. Тут же я услышал хриплый шепот святейшего Герцога: «Борошу эсс…» Ухватившись за подсказку, я уверенно продолжил: «Борух ата Адонай…» Мама с гордостью поглядывала на родственников. До меня начал доходить торжественный смысл древней молитвы, и я пожалел, что не очень-то задумывался над ним, когда разучивал ее слова. Я чувствовал, как на мои плечи ложится ответственность, а в душу приходит осознание принадлежности к древнему иудейскому племени. Еще вчера я был ребенком, сегодня я становился мужчиной. Я принимал эту ответственность, перед лицом своих близких и друзей я давал торжественную клятву до конца дней своих оставаться истинным евреем и свято блюсти заповеди Торы.

Последние фразы молитвы слетели с губ моих, и я оглядел собрание. Мама тихонько плакала, отец бесшумно сморкался в большой белый платок. Я сошел вниз — прямо в мамины объятия. Мне было очень неудобно, — ведь я уже стал мужчиной! — и я поторопился высвободиться из ее рук. Подошел отец, вручил маленький бумажный стаканчик и налил немного виски.

— Гарри! — укоризненно воскликнула мама.

— Тихо, мать, — весело проговорил он. — Наш мальчик стал мужчиной!

Я кивнул головой. Отец был прав.

— Лехаим! [3] — сказал папа.

— Лехаим! — ответил я.

Дом был полон людей. Карру пришлось запереть в спальне. Я пробирался через гостиную в отведенную для молодежи просторную кладовую, когда меня окликнул дядя Дэвид.

— Ты уже взрослый, Дэнни, — сказал дядя и повернулся к отцу: — Скоро он сможет помогать тебе в магазине, как мой Джоэль.

— Нет, лавка не для моего Дэнни, — твердо сказал отец. — Мой сын получит хорошую профессию. Он будет адвокатом или, может быть, доктором. А потом, если все будет хорошо, я открою для него контору.

3

Лехаим (иврит) — на здоровье.

Я удивленно посмотрел на отца. Он впервые заговорил при мне о моем будущем.

— Конечно, Гарри, конечно, — поспешил согласиться дядя. — Но ты знаешь, как дорожает сейчас жизнь, приходится крутиться как белка в колесе, чтобы свести концы с концами. И по-моему, нет ничего зазорного в том, если твой парень поможет тебе во время школьных каникул. А ты сможешь откладывать на его счет пять долларов в неделю, вместо того чтобы платить их твоему подручному. Все-таки пять долларов — это пять долларов, разве я не прав, Дэнни?

— Конечно, дядя. Я не собираюсь прохлаждаться, когда в магазине столько дел.

Папа быстро взглянул на меня, в его глазах была тревога.

— У нас еще будет время поговорить об этом, Дэнни, — медленно произнес он. — До каникул еще целый месяц. А сейчас беги к ребятам, они, наверное, тебя заждались.

Дядя одобрительно хлопнул меня по плечу и сунул в руку новенький блестящий доллар.

Но если у взрослых веселье было в разгаре, у нас царила полная скука: девочки сидели у одной стены, мальчики — у другой. Я подсел к Джоэлю — двоюродному брату.

— Привет, Джоэль, как проводите время?

— Нормально, Дэнни, — ответил Джоэль, не отводя глаз от противоположной стены. Проследив за его взглядом, я с неудовольствием заметил, что он уставился на Марджори Энн, сидящую рядом с Мириам. Они обе захихикали. Мы с братом встали и подошли к ним.

— Что же вас так рассмешило, мисс? Может, посмеемся вместе?

— Просто Мими рассказала одну потрясающую историю. А вообще-то скучно.

— Объявляю конкурс на лучшую игру! — хлопнул я в ладоши.

— Я победила — будем играть в телеграф! — тут же откликнулась Мардж. В эту игру мне хотелось играть меньше всего.

Все расселись полукругом на полу, скрестив по-турецки ноги. Джоэль вызвал на «телеграф» (узкий темный чулан) Мардж «вести переговоры». Я был уверен, что потом она пошлет за мной, и не ошибся: взъерошенный Джоэль вышел из чулана и кивнул мне головой. Мы встретились глазами с Мими, и я снова почувствовал, что краснею. Помедлив какое-то время перед дверью, я открыл ее и шагнул в темноту чулана.

— Я здесь, Дэнни, — тихонько позвала Мардж из дальнего угла.

— Зачем ты позвала меня? — задал я дурацкий вопрос.

— Я хотела узнать, действительно ли ты стал мужчиной? Иди сюда, не бойся, я не съем тебя, трусишка Дэнни.

Я обошел стоявшую посреди чулана плиту и храбро приблизился к Мардж. Здесь было посветлее из-за маленького окна.

— Зачем ты подглядывал за мной утром?

— Я… не подглядывал.

— Нет, подглядывал. Я сама видела тебя, да и Мими мне сказала.

— Что же ты не опустила шторы, если видела?

Она положила руки мне на плечи:

— А может быть, я и не хотела опускать? А может быть, мне было приятно, что ты на меня смотришь? Тебе понравилось то, что ты видел?

Мне нечего было сказать.

— Понравилось, — мягко рассмеялась она. — Я видела, что понравилось. Твой брат Джоэль назвал меня потрясающей, а ведь он не видел и половины того, что видел ты.

Она легко, но настойчиво притянула мою голову к себе. Я деревянно наклонился и почувствовал ее жаркое дыхание на своей щеке. Потом ее теплые мягкие губы прильнули к моим. Я закрыл глаза. Такого поцелуя я не испытывал еще ни разу в жизни. Он не был похож ни на мамин поцелуй, ни на поцелуй сестры…