Наглец
Шрифт:
Это вообще всё её грёбаные шпильки виноваты.
Миловидная девушка с нежным именем Мария уводит мой бушующий вулкан на поиски сего-нибудь подходящего, а я буквально падаю на низкий кожаный диванчик — вроде нихрена ничего такого не сделал, а ощущение, будто только что Вселенную от Таноса спас.
Хотя в каком-то смысле так и было — я ж не знаю, какая Полина в гневе.
Может, Таносу пришлось бы за ней с блокнотом бегать и всё детально конспектировать.
Бля, теперь это будет её погоняло!
На низком столике рядом с диванчиком
«Я слышал, Макса из тюрьмы выпустили», — пишет Кир, а я пытаюсь понять, что я уже успел пропустить.
«Что, девчонка не выдержала и сбежала? J» — спрашивает Шастинский.
«Ну, хоть кто-то из баб заметил, что он — отпетый дебил J», — поддакивает Егор.
«Нину моя жена забрала — на шоппинг, — поясняет Кирилл. — Макс, поди, по такому случаю закатывает дома пенную вечеринку с бухлом и девочками J».
«Это вряд ли, — не соглашается Ёжик. — Что толку шило на мыло менять? Где логика? Наверно, мальчиков позвал…»
«Что, в детском саду отменили тихий час? — ворчит Макс. — Ну ты, Романов, и трепло!»
«У меня был хороший учитель!» — отзеркаливает Кир.
Пока читаю весь этот бред, настроение поднимается ещё выше — до тех пор, пока не натыкаюсь на очередное сообщение от Соколовского.
«А куда провалился Матвеев?»
Фыркаю, но отвечать не спешу — мы виделись всего… надо же — пять часов назад.
«Действительно, — поддакивает другу Шастинский. — Костян, ты там сдох, что ли?»
Конкретно ржу и наконец отвечаю.
«Не трясись, Шастинский, я ещё тебя переживу! J»
«Слушай, Матвеев, — вклинивается Кир. — Ты там случайно по нашим с Максом стопам не пошёл? Ну там, завёл себе кого-то например…»
Ах, как «тонко»… А ведь они действительно ещё не знают, что я по уши влип в эту стерву…
«Если ты интересуешься для того, чтобы потом подъёбывать меня так же, как и Макса, то я лучше промолчу J», — пишу в ответ, поглядывая в сторону примерочных.
Что, мать вашу, можно так долго мерять? Она там не может рукав от горла отличить?!
«Вот же скользкий гад, как ловко увернулся от прямого ответа! — возмутился Егор. — Сиди теперь и думай: не то правда никого нет, не то прячется от злорадного Кирюхи…»
«Понимай, как хочешь, Ёжик J», — по-прежнему драконю парней — всё равно ведь придётся всё рассказать.
«Знаешь что, Романов, это ты во всём виноват! Ты первый бабу подцепил и женился, а следом за тобой и мы валимся в этот пиздец!» — пышет недовольством Лёха.
Фыркаю, потому что… Чё Шастинский-то переживает? Ему до отношений — как до Марса на запорожце.
«Есть идея! J — не унимается Лёха. Ну и какую бредятину сотворил его мозг теперь? — Раз уж все сегодня свободны, давайте соберёмся в «Конусе»!»
Машинально подношу к глазам левое запястье с часами и морщусь, потому что замечаю на циферблате небольшой скол на самом краю.
Ей бы в ломбарде работать…
«Тогда не раньше, чем через два часа», — даю себе время с запасом, потому что с этими упёртыми женщинами никогда не знаешь, как обернутся события.
Парни одобряют, поэтому я закрываю чат, прячу телефон и снова устремляю глаза в сторону занавесок насыщенного кофейного цвета, нервно постукивая ногой.
Какого чёрта она до сих пор не вышла?
И когда я уже начинаю терять терпение, Полина наконец решает показаться мне на глаза — хоть и с явной неохотой. На ней — кашемировое платье насыщенного зелёного цвета — как раз под её глаза, которые на фоне платья будто сияют ещё ярче. На ногах вместо испорченных сапог из натуральной кожи — замшевые сапоги на ненормально-адекватном каблуке.
Обвожу взглядом всю её фигуру, желая повторения хоть какого-нибудь прошлого эпизода — она на моих руках или на плече — плевать, лишь бы так же… обжигающе близко. Хочу гореть с ней в одном пламени; заставить её раскрыться и скинуть эту дурацкую маску холодной и сдержанной леди, которая идёт ей так же, как Шастинскому — балетная пачка.
Она должна стать моей.
Во что бы то ни стало.
* * *
Глядя на неё сейчас, понимаю, что мне мало просто смотреть — я должен её чувствовать.
И чем ближе — тем лучше.
Пропускаю момент, когда оказываюсь к ней вплотную — настолько, что чувствую её дыхание на своих губах; кажется, в её расширившихся от шока зрачках вижу себя — отражение абсолютно безумного, неуёмного и бесконтрольного желания.
Она помолвлена — я это помню так же чётко, как манную кашу Шастинского в кровати Соколовского в детском саду — но именно сейчас мне на это абсолютно похуй, потому что я ведь на полном серьёзе собирался добиваться её даже несмотря на это. Я не верил в любовь, потому что в двадцать первом веке балом правят деньги, связи, социальный статус и какие угодно привилегии, но уж никак не сантименты, хотя мне казалось, что в далёком две тысячи тринадцатом я был способен на чувства. А стоило мне вновь столкнуться с Полиной — этой дерзкой, своевольной, гордой стервой, шагающей по головам ради достижения собственных целей — как я с готовностью собрался пересмотреть собственный взгляд на некоторые вещи, словно потерявший собственную волю пёс.
Она была права, когда назвала меня «комнатной собачонкой» — отчасти — и всё же я не мог от неё отвернуться.
Электрический ток буквально вышибает из меня дух, стоит моим губам накрыть её в абсолютно диком поцелуе, словно тысяча игл разом впивается в кожу; ладони начинают вибрировать от напряжения и желания почувствовать тело Молчановой, и мой воспламенённый мозг не придумывает ничего лучше, как стиснуть её бёдра сквозь тонкую паутинку чулок. Не фонтан, конечно, но пока мне хватает и этого.