Наглец
Шрифт:
— И какую игру ты затеял на этот раз, Матвеев? — хмуро ворчит она. — Думаешь, получится подогреть мой интерес к тебе, если будешь меня игнорировать?
Хм, интересная гипотеза…
Изображаю на лице снисходительную полуулыбку, прячу руки в карманы тёмных джинсов — на всякий случай — и наклоняю своё лицо ближе к ней, невольно заставив Полину отпрянуть.
— А есть что подогревать?
Лицо девушки ожидаемо идёт красными пятнами смущения, которое она старательно прячет за маской гнева.
— Не льсти себе, — фыркает она, демонстративно закатывая глаза. — Вообще-то, идея «быть друзьями» принадлежала не мне, и я думала,
— Что, потому что у меня на твоей почве крыша поехала? — качаю головой: вот это самомнение… — И это я-то охренел? На самом деле я вообще не уверен, что ты достойна хоть какого-нибудь захудалого дворника с корочкой из ПТУ, но я, очевидно, где-то в прошлой жизни жёстко накосячил, раз небеса решили, что влюбить меня в тебя — отличное наказание за грехи.
Пока Полина с ошалелым лицом переваривает мои слова, я огибаю её, пряча удовлетворённую ухмылку, и уже у самых дверей получаю в спину её ответ.
— Катился бы ты обратно в ад, Матвеев, — вздыхает она. — Твоя родня уже по тебе скучает.
— Только после тебя, красотка, — всё же ухмыляюсь, не оборачиваясь. — Ты тоже уже слишком долго не была дома.
Слышу удаляющийся цокот её дурацких шпилек перед тем, как выйти на свежий воздух, и разочарованно вздыхаю.
Лицо держать получается отлично.
А вот чёртовы чувства рвутся из-под замка.
Глава 5. Полина
«Я, очевидно, где-то в прошлой жизни жёстко накосячил, раз небеса решили, что влюбить меня в тебя — отличное наказание за грехи».
Эта фраза преследует меня уже неделю — куда бы я ни пошла, чем бы ни была занята, она назойливо стучала о стенки черепа, не желая исчезнуть, а сердце отчего-то ёкало, стоило мне мысленно произнести слово на букву «в».
Слово, которому нет места в моей жизни.
С каждым днём я всё отчётливее чувствовала, что Матвеев отдаляется от меня — есть чему радоваться!
Вот только на душе отчего-то скреб экскаваторный ковш, и совершенно не хотелось праздновать «победу».
Вообще я не тот человек, который поддаётся хандре и прочей пробивающей на сентиментальность хрени; у меня никогда не было желания закрыться в квартире и плакать над какой-нибудь сопливой мелодрамой, поедая мороженое. Прежде любые трудности, возникающие на пути, лишь ещё больше подстёгивали меня к действию — заняться собой, когда издевались над внешностью; стать невестой самого завидного холостяка города, когда сказали, что с моим характером замужества не видать; получить престижную работу, когда говорили, что таким безродным, как я, ничего в этой жизни не добиться… В конце концов, почувствовать гордость от того, что этот наглый самоуверенный засранец наконец-то оставил меня в покое!
Но именно это и заставило меня купить себе проклятое ведёрко фисташкового мороженого, включить ненавистную «Собачью жизнь» и захлёбываться дурацкими слезами в полном одиночестве в обнимку с подушкой.
А после случилось и вовсе что-то запредельно невразумительное: в голову полезли воспоминания о детстве — том отрезке времени, который был ещё до моего похода в школу; до того, как я окунулась в общественную жизнь и поняла, что грязь бывает не только на дороге, но и в людях. Вспомнила, как мама заплетала мне косы, долго-долго расчёсывая непослушные кудрявые пряди; как пекла мою любимую «Шарлотку», которая у неё всегда выходила
Но отступать я не привыкла.
Да и уже слишком поздно.
* * *
От окончательного позора меня спасает то, что Богдан уже давно спит — не знаю, что бы он подумал, увидь меня в таком состоянии на полу посреди ночи. Скорее всего, ничего хорошего — решил бы, что у меня не все дома и посоветовал бы обратиться к психологу.
И в какой-то степени был бы прав.
Обвожу глазами комнату, пытаясь успокоиться, и обращаю внимание на фоторамку — самую обычную, из тёмного дерева с меленькими завитками на уголках; на фото запечатлены три человека: мои родители (ещё совсем молодые) и я в пятилетнем возрасте. Мама с папой смотрят на меня, в то время как я широко улыбаюсь — даже не знаю, способна ли нынешняя версия меня на подобную открытую и искреннюю улыбку. Фотография была сделана в мой день рождения — присутствовали только самые близкие родственники; я помню, что мамина мама принесла мне огромный букет полевых цветов (мы тогда жили в деревне), который я всё никак не могла оставить в покое, тыкая цветами в лица каждому из присутствующих на празднике. Это был мой первый день рождения, который я помню — почему-то все воспоминания раньше девяносто восьмого года я помнила лишь обрывочно, и далеко не все из них были приятными.
Сосредотачиваю взгляд на родителях и понимаю, что уже довольно давно не была дома и не видела их: всё наше общение последние шесть лет сводится лишь к коротким телефонным звонкам — если не считать их визит на тот благотворительный вечер, где я впервые с происшествия столкнулась с Матвеевым. Я оправдывала себя тем, что у меня слишком много работы, чтобы каждые выходные навещать их, но на самом деле я просто стыдилась того, что у нас с ними давно разный статус. Мне хотелось видеть рядом с собой кого-то вроде Николая Александровича, а мой отец совершенно на него не похож.
Я сука, я знаю.
Хотя в любой экстренной ситуации — как например четыре года назад, когда Костя чуть не отправил папу на тот свет — я уверена, что за свою семью порву кого угодно на британский флаг.
Но ведь это совершенно не оправдывает моё отношение к ним, верно?
За этими мыслями совершенно не замечаю, как наступает рассвет; я благополучно пропускаю будильник, который напоминает мне о пробежке, и прихожу в себя только в тот момент, когда напротив меня на корточки опускается Богдан, упёршись локтями в бёдра и сцепив пальцы в замок.
— У тебя что-то болит? — с беспокойством спрашивает он.
Мои слёзы давно высохли, но видок, полагаю, был ещё тот, так что не удивительно, что он спросил именно про здоровье: он совершенно не привык к тому, чтобы я расстраивалась «по пустякам». Прежде он никогда не видел моих слёз потому, что я соскучилась по родителям и прежней себе.
Качаю головой и поднимаюсь на ноги: меньше чем через час мы оба должны быть в компании, а мне ещё нужно позавтракать и привести себя в порядок. Бо удивлённо смотрит на пустое ведёрко, которое ещё недавно было заполнено мороженым, и переводит взгляд на меня.