Наглец
Шрифт:
— Ты что, съела всё одна?
Я вот не могу понять: в его голосе было недоверие, что я в принципе могу такое сделать, или он не одобрял это, потому что я могу испортить фигуру?
Внимательно смотрю в его лицо, чтобы понять, что он имел в виду, задавая этот вопрос — глупый, на мой взгляд, потому что кроме нас двоих здесь никого нет, а он сам к мороженому не притрагивался — и с ужасом осознаю, что меня раздражает его лицо, цвет его глаз, тембр его голоса — да абсолютно всё. Вместо лица Аверина перед глазами сейчас маячит лицо Матвеева с этой нахальной ухмылкой от уха до уха, и я чувствую закипающее недовольство.
Не хватало ещё сравнивать их обоих.
Трясу головой,
Ещё ни разу в своей жизни я не собиралась на работу с такой скоростью, как сегодня; мне кажется, даже Бо сильнее меня зауважал, потому что… Уф, сорок минут на душ, макияж и одежду для меня слишком лихо; где-то в промежутке между тенями для глаз и капроновыми колготками успеваю впихнуть в себя стана гранатового сока и половинку грейпфрута, от одного вида которого Богдан брезгливо морщится.
Надо будет дать ему попробовать, чтобы знал, на какие жертвы мне приходится идти для того, чтобы рядом с ним была конфетка.
Может, хоть тогда перестанет вести себя как бесчувственный чурбан.
Сегодня по планам Николай Александрович объезжает свои строительные объекты, которые по срокам должны подходить к концу, и оценить масштаб проведённых работ. Таскаться по пыльным стройкам не самая моя любимая работа — мягко говоря — но сегодня мне удаётся её избежать: второй фонд Матвеевых тоже получает свой старт именно сегодня, и я, как одна из сопредседателей, не могу не присутствовать на открытии. Правда, это означает, что и Костя будет там, но из двух зол всегда выбирают меньшее — я всё ещё помню, как на одной из строек чуть не наткнулась на кусок торчащей в неположенном месте арматуры.
Матвеева всё ещё нет на месте, когда я приезжаю в «Миотиду», так что я получаю своеобразную отсрочку на то, чтобы привести свои мысли в порядок и подготовиться к встрече. Правда, стоит его фигуре наконец появиться в поле моего зрения, как я начинаю беспричинно нервничать; это сбивает с толку и несказанно раздражает.
Надо отдать ему должное, Матвеев тоже умеет выглядеть презентабельно — в этом чёрном официальном костюме с зелёным платочком в нагрудном кармане (как специально под моё платье подбирал) он смотрелся солидно и намного старше своих лет. Когда он вошёл в обустроенный офис, неся за собой шлейф уверенности и непоколебимости, при этом не обратив на меня никакого внимания — не считая его сухой приветственный кивок — мне в прямом смысле слова стало не по себе. До этого со мной подобное случалось всего пару раз — когда Бо был не в духе; в такие моменты я просто становилась тенью и старалась не попадаться ему на глаза.
Сейчас я испытала если не такие же, то очень похожие эмоции.
И мне это совершенно не понравилось, потому что если Костя чем и подкупал, так это своей человечностью.
А сейчас передо мной была какая-то бездушная машина, прущая куда-то вперёд за ему одному видимой целью.
Точь-в-точь Богдан.
Брр, аж мурашки по коже.
Матвееву не идёт быть таким… холодным.
Всё то время, что мы оба подписывали последние документы об аренде и открытии и принимали пожертвования от первых неравнодушных желающих, Костя держался приветливо с каждым, кто подходил к нему с вопросами относительно фонда; с открытой улыбкой благодарил всех за помощь нуждающимся — особенно с детьми… В общем, он был мягок и уважителен со всеми…
Но только не со мной.
И когда наше присутствие больше не требовалось, он просто развернулся и ушёл, оставив меня одну и даже не посмотрев в мою сторону.
И снова вместо облегчения меня затопило разочарование.
Интересно, почему?
* * *
И
Не в том смысле, что его объявили в розыск, нет.
Он просто испарился из моей жизни — бесследно.
Сначала я растерялась — он так долго таскался следом, что его отсутствие немного обескураживало; потом разозлилась — в какие игры он надумал играть со мной на этот раз? А после мне стало как-то удивительно пусто — будто кусок жизни просто ножницами вырезали и вместо него белых квадратиков напихали.
А я ещё, вместо того, чтобы заниматься подготовкой к свадьбе — всё-таки, осталось меньше трёх месяцев — слонялась из угла в угол, пытаясь понять, что со мной происходит. Пару раз я даже порывалась набрать его номер — по долгу службы мы обменялись телефонами — но я пересилила себя и заставила убрать гаджет подальше. Хотя уже много раз замечала, что вместо флориста или кондитера набираю матвеевский номер — чисто на автомате, закопавшись в собственные мысли.
Хуже всего стало, когда я начала называть Богдана Костей.
Первый раз он посмеялся со словами «Надо же, он тебя действительно бесит!», второй раз хмыкнул и попросил успокоиться наконец, потому что Матвеев мне больше не треплет нервы; а с каждым следующим разом становился всё мрачнее. Дошло до того, что он предложил мне на время разойтись и привести чувства в порядок — в прямом смысле этого слова: Бо уже три дня не ночует у меня, а мотается на свою квартиру. На все мои уговоры не дурить он лишь отмахивается и всегда отвечает одно и то же: вернётся в мою жизнь, когда я вернусь в свою прежнюю колею. Переубедить его — всё равно что пытаться остановить поезд, поэтому я просто кивнула и честно пыталась перестать вести себя как малолетка.
День за днём проходили словно мимо меня, потому что я совершенно не могла разобраться в себе самой; дошло до того, что через пять дней после Костиного исчезновения Николай Александрович дал мне пару дней выходных — отдохнуть и прийти в себя.
Если уж даже ему кажется, что со мной что-то не так, значит, дело плохо.
Правда, через неделю мне вроде как стало полегче: я перестала коситься в сторону телефона и вообще начала возвращаться к своему прежнему удобному состоянию бездушной стервы, которое теперь, впрочем, почему-то не радовало. Я механически выполняла поручения, на ходу вспоминая, как держать голову гордо, и чувствовала себя какой-то дефектной — снова. И стоило мне только привыкнуть к тому, что теперь всё будет как прежде, как две недели спустя Матвеев снова ворвался в мою жизнь, словно тайфун, сметая моё самообладание подобно бульдозеру на стройке Аверина-старшего.
Он просто появился на пороге офиса фонда его родителей в солнечное утро пятнадцатого февраля — с широкой улыбкой на лице, на которой меня тут же заклинило и вышвырнуло в параллельную вселенную на несколько бесконечно долгих секунд; в светлых джинсах, белой толстовке с закатанными рукавами и белых «Найковских» кроссовках, на ходу ероша волосы на голове всей пятернёй, а второй ладонью сжимая стаканчик кофе из «Старбакса» — немаленький стаканчик, должна заметить. Весь такой невозмутимый, и вместе с этим невозможно… домашний и манящий, что у меня случился приступ бесконтрольного гнева — ему ведь даже делать ничего не пришлось, чтобы я потеряла себя и смотрела на него, как прозревший слепой на солнце. Он лишил меня самообладания, которое я годами тренировала с помощью слёз, нервов и обид, исчез с радаров в мгновение ока, а теперь заявляется обратно с нахальной улыбочкой!