Нагота
Шрифт:
Стаканов на всех не хватило. Велта побежала в дом. Гатынь сбивал о край ящика пробки с бутылок. Шумную неразбериху первых минут сменило нарочитое оживление, разговор перескакивал с одного на другое.
— ...да, теперь бы раков отварить с укропчиком... Гатынь, сходи посмотри, может, баня протопилась... а комаров-то нынче, в Риге тоже комары... И чего Велта старается, пиво можно пить из бутылок, в старину вообще стаканов не держали, все по очереди из общего жбана...
— Слушайте, я сейчас же сажусь на свой мотосайкл и поминайте как звали! Не могу глядеть спокойно, как люди пьют пиво! Мне тоже хочется. Баптист я вам, что ли?
— Ничего, воздержание закаляет характер.
— К черту воздержание! Разве пиво — алкогольный напиток? В таком случае пертусин тоже алкоголь.
— Нынче разучились пиво пить. Разве так его пьют? Спешат, торопятся, скорей бы выхлестать. А пивопитие — процесс неспешный. Трейманис-Зваргулис служил делопроизводителем в рижском суде и обитал на чердаке того же здания. В субботний вечер он покупал два ящика с пивом, и все, у кого было желание, приходили и пили до воскресного вечера. Вот это, понимаю, пивопитие!
Вернулась Велта.
— Уж это совсем никуда не годится! — Угрюмое лицо Апариода посветлело. — У хозяйки стакан полон? Мадам, позвольте чокнуться.
— За Велту Яновну. За прелестный субботний вечер.
— Сегодня же воскресенье.
— Прошу прощения, в бане парятся только по субботам, независимо от...
— Совершенно верно, советские люди, когда хотят, тогда и парятся.
— Может, позволите мне сказать несколько слов? — Тенисон, стиснув в руке стакан, обвел присутствующих лицемерно-восторженным взглядом. Наигранно слащавый голосок прозвучал придушенно и злобно. — Выпить за хозяйку дома — это похвально, за баню — приятно. Все это так, с этим никто не спорит. Но, полагаю, мы оказались бы просто невежами, если бы не выпили за дорогих гостей. Хочу воспользоваться счастливой случайностью или случайным счастьем, как вам будет угодно, воспользоваться тем, что среди нас находятся две живые знаменитости, которых нам, в нашей провинции, не часто доводится видеть...
— Постой, постой, я что-то в толк не возьму, за кого надо пить?
— Выпьем за известного ученого, многоуважаемого профессора Роберта Апариода и за молодого талантливого поэта Александра Драйску...
Предчувствие его не обмануло. Дьявольски хитрый ход... Интересно, что сейчас будет, подумал он, впрочем, как-то уж очень спокойно, точно все происходившее не имело к нему ни малейшего отношения.
Наступило замешательство, все в растерянности переглядывались. Первым опомнился мотоциклист. Отстранив от себя Тенисона, он с торжественным видом чокнулся сначала с Апариодом, затем — с ним.
— Ваше здоровье, профессор! Ваше здоровье, молодой поэт!
От излишнего рвения Тенисон даже подался вперед. Теперь уж он не улыбался, смотрел во все глаза, настороженный, сосредоточенный. Будто зажигал бенгальские огни на елке, зная — вот сейчас, сейчас произойдет, немного терпения, и будет вам фейерверк. Но такого исхода он никак не предвидел, и это его сбило с толку. Придя в себя, он дернул за локоть мотоциклиста, у того даже пиво расплескалось.
— Александр, не валяй дурака! Кому нужен этот балаган!
Мотоциклист резко обернулся, отрывистым движением сбросил с локтя руку Тенисона,
— Вот именно.
— Ничего себе шуточки...
— Вот и я говорю — шутки в сторону. И незачем плескаться пивом. Так-то, дорогой родственничек! Надо уметь вести себя в обществе.
— Ты хочешь сказать, что Александр Драйска — это он? Прости меня, в таком случае, кто же ты? К чему эта комедия? Он — Каспар Круминь.
— Нашли о чем спорить, — проворчал Апариод. — Я-то думал, люди слабеют умом лишь под старость, но, видно, и молодых этот недуг стороной не обходит.
— Его зовут Каспар Круминь!
— Это еще ничего не значит, — пожал плечами Гатынь. — Яна Райниса, например, в действительности звали Плиекшаном, а Сталин на самом деле был Джугашвили.
Велта толком не могла понять причины спора — то ли все это в шутку, то ли всерьез, но ее беспокоил задиристый тон спорщиков.
— Послушайте, что это вы? В такой чудесный вечер... Да образумьтесь! Ну просто как картежники: стоит собраться, и сразу спор.
— Мадам, не беспокойтесь. Спор явление нормальное. Едва зародилось человечество, возникли и споры. Невзирая на метеоусловия.
— Велта, оставь их, — взмолилась раскрасневшаяся Марика. — Ради бога не вмешивайся! Это просто невыносимо. Надо наконец выяснить, что каждый из нас собой представляет.
— Как будто это возможно, — с усмешкой заметил профессор. — Да и вообще, укажите хоть кого-нибудь, кто хотел бы быть таким, каков он есть. Долговязые мечтают стать низкорослыми, а низкорослые — долговязыми. Негодяи жаждут быть порядочными, порядочные переживают, что недостаточно ловки.
— Нет, тут дело серьезное, — не унимался Тенисон. — Выходит, на свете существуют два Драйски!
— Прошу тебя, милый родственник, не сгущай краски. Я, например, вчера в Риге видел двух Тенисонов...
— Вот как?
— Именно так. И они просили передать тебе привет. Ты как будто собирался выпить за здоровье поэта. Не затягивай с этим. Насколько мне известно, поэт торопится.
— Как? Вы хотите уехать?
— Да, нам по пути.
— В самом деле?
И опять его спасла находчивость Александра. Пришлось сделать над собой усилие, чтоб не слишком поспешно прозвучало согласие:
— Да.
Гатынь нахмурился.
— И это теперь, когда баня натоплена? Чудаки! Да вы в своем ли уме?
— Что делать? Дальняя дорога.
И Велта отговаривала, но больше из приличия:
— Ну хотя бы выпили на дорогу...
Тенисон и Гатынь провожали их до калитки. Варис, уязвленный в своих лучших чувствах, злой и разобиженный, разыгрывал безразличие.
— А я и не знал, что вы заодно работаете, — на прощанье сказал он Александру с гаденькой улыбкой.
— Ничего, старичок, дело в шляпе. Все мы люди, все ошибаемся. Но я до колик ненавижу публичные скандалы.