Нахид
Шрифт:
– Естественно, у тебя есть и документы, подтверждающие твои слова?
– Конечно, есть, – я повеселела, а он вдруг раздражается:
– Тогда чего же тебя понесло на демонстрацию?! Слышал я, что и лозунги хорошо кричала, и сопротивление оказала.
– Я?! Это всё неправда. Мы с Кейханом должны были зайти в университет, но он был закрыт…
– Ты была с Кейханом?
– Да.
– Говоришь, в университет?
– Да.
– Он твой постоянный парень?
– Нет, отношения не такие, он из близкой нам семьи. Только что познакомились.
– Как бы там ни было, всё, что ты знаешь об этом Кейхане, обязана рассказать. О нём и о его семье, ничего не утаивая.
Он встаёт и шагает по двум метрам пространства. Несильно
– Ты знаешь, где находишься?
– В тюрьме.
– Ошибаешься. Это Второе управление Шахских вооружённых сил. Здесь, за этот стол сажали и развязывали язык таким людям, рядом с которыми ты – мелкая букашка.
– Вы не верите моим словам?!
Он смеётся – причём от души. Когда он был раздражён, лицо его было терпимее.
– Я бы очень хотел поверить, но не могу.
– Что я должна сделать, чтобы вы мне поверили?
Он вновь кладёт руки на стол и наклоняется вперёд. Золотая цепь качается на его шее.
– Есть способ. От смерти нет лекарства. А ты – должна заслужить моё доверие.
– Я не понимаю.
– Разъясняю. Ты сказала, что живёшь в Америке?
– Это так.
– Эге. Я сейчас уйду, а ты возьмёшь ручку и опишешь всё, что делала с момента прибытия в эту дыру и до сегодняшнего ареста.
– Вы имеете в виду, с момента прибытия в Иран?
– Не умничай. Я сказал, до последней точки опишешь всё, что делала после прибытия в наше славное отечество.
– Всё-всё?
– Полностью и без исключения. Даже каждую мысль обязана упомянуть. Ничто не должно выпасть из поля зрения. Особенно этот парень. Не забудь указать его адрес.
– Поняла. Я всё напишу. Кстати, у меня неплохой стиль, и память хорошая.
– Прекрасно! Но есть ещё одно.
Он достаёт из нагрудного кармана пиджака пачку сигарет – настолько глуп, что в этом крохотном душном пространстве будет курить! Коробок спичек выскальзывает из его руки, и он наклоняется за ним. В этом положении остаётся неестественно долго, потом выпрямляется, улыбаясь до ушей. Закуривает сигарету и объявляет:
– Второе условие важнее первого.
– Пожалуйста, я слушаю.
– Я тебе намекну на одну важную вещь. Видишь ли, уважаемая, то, что я тебе поручил написать, это в твоих интересах. А вообще я обо всём имею сведения и знаю, когда ты приехала, куда ты ходила и даже что ты ела.
– Надо же!
– Именно. Но я говорю: напиши, чтобы там, наверху, получили подтверждение твоей невиновности.
– И потом меня освободят?
– Слишком быстро, госпожа; слишком.
Воздух в комнате стал таким удушающим, что сам этот деятель закашлялся. Недокуренную сигарету раздавливает ногой.
– На чём мы остановились? Ага, я говорил… Прямо скажу: освободиться в таких обстоятельствах легко не получится, будь ты невиновна или виновна. Понимаешь меня?
– Что это значит?!
– Ты напиши, а я в своё время скажу.
Смысла последних фраз я не поняла, но они меня встревожили. Он открывает дверь комнаты – за ней стоит надзиратель. Перед тем как уйти, следователь развязно заявляет:
– Госпожа Нахид, а ножки у вас длинные и привлекательные.
Я заледенела. Мне показалось, что меня, обнажённую, вытащили на обозрение похотливых мужчин. Изо всей силы обеими руками я бью по столу и кричу:
– Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты!
Передо мной стопка серой бумаги и две ручки. Если я скажу, что раскаиваюсь в приезде в Иран, я не покривлю душой. Но делать нечего. Писать – это лучший выход.
Аэропорт Мехрабад мрачен и почти безлюден.
Пассажиры нашего рейса, размякшие и усталые, собрались вокруг ленты транспортёра. Чемоданов не видно. Я расслабленно сижу на металлическом сиденье. Хорошо Пэжману и Шахле: они у трапа самолёта сели в машину и укатили. Как обошлись с багажом – не ведаю. Неплохие они люди; я обоим дала свой нью-йоркский
Он так ожесточённо чешет голову, что… Это вызывает скорее моё подозрение, чем жалость: не хочет ли он подстроить каверзу?
– Господин, – говорю я, – я плохо себя чувствую. Вы видели: я чуть не упала.
Он засунул ручку чуть не до половины в правое ухо. В очередной раз рассматривает меня и ставит в паспорт бледную печать. И добавляет:
– В этом листке укажите предполагаемый адрес проживания в Иране.
Итак, если прикинуться мышкой, то это даёт результаты. Я миновала последнего контролёра, но в толпе людей с цветами не нахожу Асгара. Достаю из сумочки самое новое его фото, которое тётушка прислала год назад, и вижу, что нет ни малейшего сходства ни с кем из тех, кто томится возле зала прилётов. Вообще, если бы не тётушка, я бы никогда не поехала в дом хадж Исмаила.
Доктор Шабих попросил: «Описание Асгара».
Я ответила: «Друг в детстве и неизвестный в настоящем».
Доктор Шабих: «Более точное описание?»
Я признаюсь: «Какое-то время назад он перестал отвечать на мои письма».
Оставаться дальше в аэропорту – пустая трата времени. Я тащу чемодан. Подворачиваю ногу, и ремешок моей туфельки лопается. Только этого не хватало. Одежда запачканная и помятая, лицо и голова в беспорядке… Теперь ещё и обувь порвана. Кое-как, подволакивая ногу, я всё-таки вытаскиваю чемодан из здания аэропорта. В глаза бьёт солнце осеннего дня. Через воротник жакета я извлекаю тёмные очки и надеваю их. Берусь за ручку чемодана, и его острый угол бьёт меня по левой щиколотке. Я лягаю его в ответ. Теперь и правая моя ступня заболела. Оставляю чемодан и спускаюсь по каменным ступенькам. Такси оранжевого и кремового цвета стоят чуть поодаль, на другой стороне проспекта. Вокруг меня крутятся молодые люди и предлагают ехать вскладчину. Но тут ещё одна беда настигла: я вспоминаю, что у меня нет иранских денег. Уж не говоря о том, что я не знаю точного адреса. Не думала я, что Асгар так меня подведёт и не приедет встречать. Ну и везение! Мало ему было грубостей на расстоянии, ещё одну совершил прямо здесь.
Какой-то юноша расхаживает вокруг моего чемодана. Этот предмет столь же нелеп, сколь и привлекателен для воров! Я поднимаюсь по ступенькам, а кто-то за спиной спрашивает: «Это ваш чемодан?»
Не знаю, почему, но я ему отвечаю: «Да, мой».
Тогда этот мужчина, обогнав меня, первым берёт ручку чемодана и объявляет:
– Машина припаркована прямо здесь. Она и с обогревом, и чистая.
Я смотрю на «Кадиллак» цвета чёрного кофе, на который он указывает. Машина шикарная. Хочу забрать чемодан и вижу его смуглую волосатую руку. Снимаю очки. Это Асгар. На фотографии похож больше, чем можно было ожидать. Сев в «Кадиллак», я сильно хлопаю дверью. Асгар одет в солидный костюм с шикарным галстуком. Он заводит двигатель и говорит: