Накануне
Шрифт:
Мариша после полуночи зашла в помещение Комитета. Вчера, на совещании, на хорах (до чего удачно попали: Плеханов оказался и французы!), она сговорилась с Иваном: сегодня в ночь - на прогулку. В пасхальную ночь особою жизнью живут городские улицы. Надо же посмотреть, что с этой жизнью сталось в первое после революции "Светлое Христово Воскресенье". Так - все будто по-старому: по-старому звонят-перезваниваются колокола, бьют пушки, чадят - к звездному небу исаакиевские ангелы... И плошки вдоль улиц, на тумбах, мигающие, желтые, жалконькие, и флаги, трехцветные, царского времени, на домах; и по панелям идут, идут, с куличами и пасхами, с крашеными яйцами на тарелках в церкви святить розговины... Все - как прежде.
И в жизни... Не то что по-прежнему, к старому, а как-то на месте завертелась, на месте переминается жизнь. Заводы приступили к работе, но идет она срывами: то беспокойно, то вяло, то остановится вовсе. Все ждут чего-то... Точно вчерашнее ушло, завтрашнее не пришло, а сегодняшнего нет. Точно на полуслове остановилось что-то недоговоренное...
Да так оно и есть. Недоговоренное. И не "что-то", - а вполне известно что. И это "что" надо доделывать.
Василий говорит: "терпение, терпение". Ему хорошо говорить, - он пять лет сидел в крепости: за пять лет научишься выдержке. А вот как тем, кто не был в тюрьме?.. Скверное все-таки слово - терпение...
В комитетской "приемной" пусто. Не по-праздничному горит одна на всю комнату лампочка. И во всей квартире совершенная тишина. Ни души. Непривычно. И неуютно так вот стоять - одной.
А Ивана все нет. Хорош! На заседания небось не опаздывает.
Мариша присела на стол, как была, - в шубке, в шапочке. Где мог Иван задержаться? Особых дел, срочных, нет. У железнодорожников должен был выступать сегодня, - совсем облюбовали его железнодорожники!
– по поводу выпуска "Займа Свободы" правительством. Но митинг давно должен был кончиться: заем - на военные нужды, на поддержку бойни, - о чем там долго говорить. Тем более - под заутреню. Из рабочих многие ведь, наверно, сегодня в церви: самый большой для православных праздник.
Не так давно было время - и у нее в эту ночь сердце замирало: от торжественной службы, блеска огней бесчисленных свечек, парчовых священнических риз, особого благолепия лиц... И взволнованных голосов хора...
Мариша поболтала ногами.
"Христос воскресе из мертвых..."
У нее - сошло, а рабочих - сколько еще верят; о женщинах и говорить нечего. С антирелигиозной пропагандой очень надо осторожно: уже столкновения были. Вообще в районах сейчас большевикам становится трудно: агитация против них с каждым днем сильней и сильней - и меньшевистская, и эсеровская, и кадетская, - кадеты тоже ведь на рабочих стали особое внимание обращать. А сейчас, когда большевики выступили против займа и в "Правде" опубликовано постановление бюро ЦК против Временного правительства и войны и о том, что ближайшей и важнейшей задачей Советов партия считает всеобщее вооружение народа и, в частности, немедленное создание рабочей гвардии, - такой подымут меньшевики с эсерами гвалт! Ясно ведь, зачем это вооружение... Сколько работы впереди - даже не представишь себе...
Десять минут прошло! Ивана нет. Ну, это уж окончательно безобразие.
Из дальней комнаты протрещал телефонный звонок. Мариша соскочила со стола, заторопилась: Ивана, наверное, задержали - звонит.
Но не успела дойти - звонок замолчал, заговорил голос. Товарищ Василий? Откуда он взялся? Был в председательской?
Он и есть. Стоит у аппарата.
– Товарищ Василий!
Обернулся.
– Силы небесные! Что вы таким... женихом?
В самом же деле. Лица не узнать: помолодело, разрумянилось, глаза горят юношеским, радостным, весенним блеском.
– Ленин приезжает завтра. Телеграмма.
– Ленин?!
Вопрос вырвался вскриком.
– Пробился все-таки!
Василий рассмеялся раскатистым смехом. Да честное ж слово - его не узнать: он всегда и на улыбку скупой.
– "Старик" - да чтоб не пробился!.. Завтра, стало быть, будет. Теперь только вот забота - как встретить.
Голос окликнул с порога.
– Это как же понять, товарищ? Сама зазвала, а теперь даже не примечает.
Обернулась через плечо, шагнула навстречу.
– Ленин. Ленин завтра, Иван!..
С лица Ивана сразу сбежала усмешка:
– Ленин? Ты вправду?
– Телеграмма.
Глаза в глаза. И... само собой вышло, без мысли - поцеловались крепко. Так, что у Марины голова закружилась.
– Сумасшедший! Товарищ Василий...
Но товарищ Василий не слышал. И не видел: он стоял спиной, припав к телефону. Созвониться с Кронштадтом - предприятие сложное. Хорошо - на телефоне свои: узнали, в чем дело, соединили сейчас же, вне всяких очередей. А там со станции к морякам - уже совсем без задержки.
– Ленин завтра в десять вечера на Финляндском вокзале: надо встречать.
Голос ответный, басистый, гремит перекатами в прижатое трубкою ухо. Василий слушает, улыбка во весь рот.
– Ленин? Обязательно встретим. Как это может быть, чтобы Балтийский флот товарища Ленина не встретил. Более того: от имени флота заявляю: чести выставить почетный караул балтийские матросы никому не уступят.
– Придется потесниться, товарищ!
– смеется в трубку Василий.
– О рабочей гвардии позабыли?
Голос отвечает, тоже веселый, смехом:
– Перед рабочими посторонимся, так и быть, маленько. Но только маленько. Рядышком.
– А успеете организовать?
Секунду помолчал телефон.
– Сообщения с Питером, собственно, нет: ледоход. Однако для такого дела мы ледокол пустим. Будьте благонадежны: кто-кто, а моряки будут. До счастливого.
Отбой. Василий повернулся. Мариша и Иван ждали.
– Ну, кронштадтцы будут. А вот здесь многих, боюсь, оповестить не успеем... праздник завтра, на заводах никого... И типографии, как на грех, сегодня в ночь не работают.
– Всех на ноги поставить по районам - соберут!
– убежденно сказал Иван.
– За заставы только весть бросить - сама до каждого углышка дойдет. А что ежели сейчас - по церквам?.. Там народу - густо: разнесут мигом.
Мысль - с амвона грянут по всем заставским церквам, вперебой тропарям и псалмам: "Завтра в десять - Ленин!" - показалась Марише удачной, - она рассмеялась. Но Василий поморщился.
– Бюро Центрального уже приняло меры: товарищ, что сообщил только что о телеграмме, дал мне указание насчет Кронштадта и Выборгской.