Нам подскажет земля
Шрифт:
Тимонин невольно залюбовался и необычной, сооруженной из цветов, словно увитой ярким ковром, вазой, и крутой каменной лестницей, сбегающей к реке, и тенистой аллеей, затянутой развесистыми кленами. Ему все больше нравился город, по-южному шумный, цветастый от ярких женских нарядов и сочной зелени, которой были забиты все улицы и переулки, все сколько-нибудь свободные от новостроек клочки земли. Он шел по аллее, с наслаждением вдыхая терпкий аромат зелени с легким привкусом нефти, и совсем неожиданно услышал удивленный
— Товарищ старший лейтенант!.. Товарищ Тимонин!..
Борис обернулся. От фонтана, прыгая через две ступеньки, по лестнице бежал молодцеватый милиционер. Что-то очень знакомое было в его невысокой плотной, будто из одних мускулов собранной, фигуре, где-то встречалось это розовощекое лицо с облупившимся мясистым носом, эти выгоревшие на солнце редкие брови и белесые ресницы, эта щедрая, до ушей, улыбка...
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант,— лихо козырнул запыхавшийся милиционер. — Узнаете?
— Ба! — радостно воскликнул Тимонин,—Степан Гаврюшкин! Здорово, ротный комсорг! — Он сгреб в объятия своего однополчанина и принялся,хлопать его по спине, приговаривая: — Вот так встреча! А ты все такой же франт, удалой пехотинец... Каким ветром сюда?
— Да так вот, — улыбнулся Степан. — Случай привел...
— Ну-ну, рассказывай.— Борис нетерпеливо тронул Гаврюшкина за рукав. Ему очень хотелось узнать, как его бывший подчиненный устраивал свою жизнь после армии, чтобы посоветоваться, ведь однополчане — все равно что побратимы.
— Не знаю, с чего начать...
— Обожди,— перебил Тимонин.— Давай присядем, в ногах даже у пехотинца правды нет.
Они выбрали пустовавшую скамейку, сели. Тимонин вынул портсигар, протянул Гаврюшкину.
— Закуривай, сержант милиции.
— Спасибо, не курю.
— Молодец! — похвалил Борис, зажигая спичку.
Степан положил ногу на ногу, поправил начищенный до глянца сапог и, нагнув голову, заговорил:
— Вот и вы, товарищ старший лейтенант, смеетесь, что я в милиции служу...
— Да что ты! — поспешно сказал Тимонин.— Откуда ты взял?
— Когда мы уезжали из полка, вы на прощанье хорошо сказали: «У нас нет должностей красивых и некрасивых...»
Тимонин почувствовал, что краснеет. Он опустил голову и занялся папиросой. А Степан продолжал все тем же, чуть обиженным, голосом:
— Но увидел другое. Когда надел милицейскую форму, знакомые стали избегать меня. А встретят — ухмыляются с этакой ехидцей, будто говоря: «Что ж ты. парень, от работы в милицию спрятался, в государственный карман сел? Нашел теплое местечко?» И торопятся поскорее уйти, бросают на ходу: «Пакеда, сержант милиции...»
Последние слова Тимонин принял в свой адрес и виновато произнес:
— Я ничего... без умысла... А меня... того... в милицию тоже...
Гаврюшкин удивленно взглянул на Тимонина, потом, поняв смысл сказанного, радостно заулыбался,
— Вы — к нам?! И молчите? Это ж замечательно, товарищ старший лейтенант! — Он хлопнул ладонью себя по колену, неуловимым движением сдвинул фуражку на затылок и стал вдруг прежним лихим пулеметчиком, которого знала не только третья стрелковая рота, но и весь полк. — Ей-богу, не пожалеете. Милиция — важнейшее дело. Она вроде контрольно-пропускного пункта. Но проверяют здесь не документы, а человеческие души. И если душа с червоточиной, ее хорошенько скоблят... Поверьте, замечательное это дело — очищать человеческие души.
— Философствуешь,— улыбнулся Тимонин.
— Жизнь научила,— просто сказал Степан и резко поднялся.— Одну минуточку, товарищ старший лейтенант. Вы пока покурите, а я займусь вот этим гражданином...
Борис огляделся, надеясь увидеть какого-нибудь развязного дебошира, которого должен успокоить милиционер. Но сквер был почти безлюден, лишь шагах в двадцати сидел на корточках белоголовый мальчишка в голубом матросском костюмчике и старательно засовывал под куст большой разноцветный мяч. К нему-то и направился Гаврюшкин.
— Ты как сюда попал, орел? — спросил Степан.
Мальчик повернул головку, поглядел на милиционера снизу вверх и опять занялся своим делом. Запихнув, наконец, мяч под куст, он встал, деловито отряхнул ручонки.
— Спрятал? — улыбаясь, снова спросил Степан.
— Да,—важно ответил малыш и направился к выходу из сквера.
— Постой, постой. А мяч кому оставляешь?
Мальчик остановился, серьезно посмотрел на милиционера и молча вернулся. Пока он доставал из-под куста свой мяч, Гаврюшкин повернулся к Тимонину;
— До нашей встречи я видел этого малыша в магазине напротив. Его мать стояла в очереди к кассе. А он наверное, сбежал. Сейчас я отведу его... Ну, достал? Вот теперь пойдем к маме. Тебя как зовут? Валерик? Молодец... А меня —дядя Степа, понял?
— А ты из книжки? — спросил мальчик.
— Почти что. Только, видишь, ростом укороченный, до светофора теперь не дотянусь...
Мальчик доверчиво улыбнулся и пошел рядом с милиционером. Они пошли через улицу, оживленно разговаривая. Степан внимательно следил за проезжающими автомашинами и предостерегающе помахивал рукой.
От магазина донесся радостно-взволнованный возглас.
— Валерка! Сыночек!..
Через минуту вернулся Гаврюшкин. В глазах у него, видимо, еще стоял белоголовый малыш: Степан мягко улыбался и молчал. Потом сел на скамейку, качнул головой, задумчиво проговорил:
— Красивое занятие — делать людям добро... Сейчас вот женщина за ребенка так благодарила, что даже неловко стало.— Он опять помолчал немного и повернулся к Тимонину:—А как там наш полк?
У Тимонина защемило сердце. Он сухо ответил: