Нам с тобой нельзя
Шрифт:
9
НИКИТА
По дороге выкуриваю полпачки сигарет. Противный никотин жжет пасть, а я вновь тянусь к очередной сигарете, вжимая газ в пол. Машина утробно рычит. Нарушая все правила, несусь как умалишенный. Пальцами нащупываю зажигалку, предыдущая упала к ногам. Щелчок. Вдох. Да, нихуя не успокаивает, но только так я могу прицелить разум к одной мысли. Она до основания сжирает внутренности.
Взгляд метает молнии, я весь на иголках. Потому что ни черта не понимаю, не знаю, где она. В безопасности ли? В голове калейдоскопом проносятся события того дня,
Что если сейчас это не просто бзик молоденькой обиженки?
А что… если она просто передарила кольцо? Оставила где? Нарочно. Зная ее острое желание мне насолить, это не лишено смысла. Приеду как поц туда, натыкаясь на очередную подружку в неглиже?
Охрана моргает дальним мне по боковым зеркалам. Идите, блядь, на хер.
Твари. Зачем такая охрана? Хомячков, блядь, охранять, но никак не дочь бандита.
И если вариант с показательным выступлением по типу того, что я смог лицезреть в клубе, окажется верным, то самообладанию придет конец.
Умом понимаю, что просто придушу ее, как только увижу. Изо всех сил стараюсь сдерживать рвущийся наружу гнев, подкрепленный такими событиями, что в пору закрыть ее в четырех стенах и на улицу выводить под конвоем. Блядь. Надо упокоиться.
Резко торможу возле общаги, вырываюсь наружу не дожидаясь охраны, несусь широким шагом вдоль уродского задрипанного коридора, поглядывая на мигающую точку, замершую в одной позиций.
Она решила меня доконать. Просто, блядь, вырви мне уже сердце, чтобы не мучился. Кровь в венах вскипает. Бурлит. Требует освобождения. Ударить, вышибить всю душу из кого-то. Уничтожить чью-то бестолковую жизнь.
Шаг. Еще один. Охрана плетется сзади. Уволю всех к чертовой матери по одной просто причине — не уследили, блядь, за девчонкой, которая по всем показателям проигрывает здоровенным утыркам. Мозгов правда у нее больше, чем у всех вместе взятых.
—Найти и привести ее рохлю, — разворачиваюсь, кидая последние наставления, и шагаю вперед с одной лишь мыслю, не придушить бы в процессе.
Я был уверен, что она с подачи этого додика тут. Иначе просто никак. Моя девочка не интересуется такими вещами. Ее никогда не волновали клубы и пьянка. Никогда.
Света, ты маленькая и глупая девочка. Просто не понимаешь, что творишь и с кем. И боюсь, когда поймешь, я выйду из себя окончательно. Последствия такого выхода страшны даже для меня. С трудом затягиваю в себя спертый воздух затхлого помещения и воспаленными глазами осматриваю обстановку.
Мрак. Все это мрак. Переступая через скромного вида ступеньки, ведущие на второй уровень с виду грозящего завалиться здания, снова и снова задаюсь вопросом: «КАКОГО ЧЕРТА?». Это все похоже не на спортзал, примыкающий к общежитию, а на чертов притон последних нариков, нашедших утешение в обществе друг друга за очередной дозой.
Толкаю ногой широкую дверь, натыкаясь на кучку обдолбышей, иначе этих созданий просто не назвать. Интересное кино. И почему моя Света находится тут? Какого, мать вашу, черта ей тут делать?
Морщусь и задерживаю дыхание. Несет как в зловонной яме.
—Это закрытая вечеринка, — один пытается преградить мне путь, но в данный момент это очень плохая идея. Я без предупреждения на полном ходу толкаю его в грудь и откидываю от себя в сторону. Двое других не пытаются последовать его примеру. Мелкий дрыщ корчится на замызганном пойлом полу, прижимает к себе руку. Да, неестественная позиция. Ну в следующий раз будешь умнее.
К черту переговоры.
—А у тебя открытый перелом, — выплевываю и двигаюсь дальше, после чего погружаюсь в чистый порок. Это сильно даже по меркам нынешних клубов.
Полуголые развязные и размалеванные девицы чуть ли не трахаются с додиками по типу Валика. А сам Свалик вальяжно сидит прямо в центре зала, на нем кувыркается брюнетка, изгибаясь в каких только возможно позах.
Тварь. С тобой потом поговорим. Все потом. Сейчас главное Света. Гнев плавно накрывает меня, руки самопроизвольно сжимаются. Пульс грохочет где-то в горле, я медленно начинаю догонять всю ситуацию, и ни черта мне она не нравится. Не вставляет. На ходу цепляю пьяных или накуренных девиц и парней, двигаясь ровно против движения толпы.
Быстрее. Быстрее.
Неоновый свет огней вращает комнату и временами слепит зрение, но мне ничего не мешает двигаться по приборам. Острыми иглами в мозг впиваются догадки. Одна хуже другой. Вяжущее ощущение во рту усиливается, взгляд точечно локализируется на одной двери. Света там.
Сердце замирает, потому что хреновое предчувствие сжимает его. Медленно погружаюсь в вакуум, звук не доходит до сознания. Я быстрее двигаюсь сквозь беснующуюся толпу.
Я все ближе к точке. С быстрого шага срываюсь на бег, хватаюсь за ручку двери, рывком открываю ее, чтобы застать самую ужасную картину в своей жизни. Света с закрытыми глазами и раздвинутыми ногами висит на каком-то сморчке, пытающемся раздеться. Он оставляет безобразные отметины, красными пятнами расползающимися по белоснежной бархатной коже. Верхние пуговицы блузки расстегнуты, являя пухлую грудь в полупрозрачном лифчике на всеобщее обозрение.
—Никита! — голос срывается, она меня не может видеть, эта агония проходится по телу острым кинжалом, вспарывая кожу. Моя бедная девочка.
Меня замыкает. Зверь вырывается наружу.
—Сука, ты покойник, — удар приходится в затылочную долю, я оттягиваю тварь от Светы и просто устраиваю месиво. Мне плевать, я вижу только заплывшую от мнимого удовольствия харю. Ногами зажимаю брыкающееся из последних сил тело и забиваю рохлю в пол точечными ударами. Кулаки разбиваются в кровь, взгляд плывет, но мне мало.
Я дорвался до него. Я слышу булькающие звуки, вижу, как он корчится, как пытается просить. Моли. Моли меня остановится, ибо тебе не поможет больше ничто.
—Никита, — всхлип доносится сквозь вязкую пелену. Но доносится. Я слышу крик. Он отдается в груди открытой раной. Боль такая, что не сдвинуться с места. Отрываюсь от тела не без труда. Пот водопадом стекает по телу, смеяшиваясь с кровью и болью. Я резко оборачиваюсь и смотрю, как Света, забившись в угол, плачет, обхватив себя руками. Губа разбита, и маленькая струйка крови стекает по шее, утопая в этой самой, ничем неприкрытой, кроме тонкого лоскутка, груди.