Наперекор судьбе
Шрифт:
– Ты меня тоже прости, – сказала Адель, раскаиваясь задним числом. – Но в тот момент я считала, что тебе до меня нет дела, что ты ничего не желаешь знать о ребенке. Мне показалось, я спутала все твои планы. И потому я сказала… то, что сказала.
– Да. Тогда мы смотрели на твою беременность с диаметрально противоположных точек зрения. Но это осталось в прошлом. Начиная с сегодняшнего дня все будет по-другому. Я люблю тебя и очень тобой горжусь. На сегодня я снял нам номер в нашем отеле на улице Сены. А завтра – завтра у нас будет знаменательный день.
– И что
– Потерпи. Узнаешь. Идем, chérie. А сейчас мне не терпится снять с тебя это прелестное платье и посмотреть, не начинает ли уже наш сын выдавать свое присутствие.
Утром Люк ушел рано, оставив Адель одну, чему она была даже рада, поскольку чувствовала себя скверно. Уходя, он сказал, что на ланч ждет ее в «Клозери де Лила» – одном из прекраснейших ресторанов на бульваре Монпарнас. Стены ресторана увивал плющ, там была замечательная терраса, а главное – там собирались парижские писатели, художники, журналисты. Похоже, все они знали и любили Люка. После ланча, когда Адель отказалась от рыбы и едва притронулась к крем-карамели, Люк повернулся к ней и с серьезной торжественностью произнес:
– Если тебе не хочется есть, мы можем уйти. Но прежде чем мы отсюда уйдем, позволь преподнести тебе подарок.
– Подарок?
– Да.
Адель приготовилась изобразить довольный вид. Люк не блистал умением делать подарки. Что обычно дарят любовницам? Драгоценности, нижнее белье, духи. Ничего этого Адель от Люка не видела. Она не обижалась, поскольку обладала столь изысканным вкусом, что даже Люк не смог бы ей потрафить. Иногда он дарил ей редкие книги, гораздо чаще – цветы. Но среди его подарков не было ни одной вещицы, чтобы поставить на ночной столик и любоваться перед отходом ко сну.
– Это тебе, – произнес Люк, протягивая ей коробочку.
Обычная коробочка из коричневого картона. Ни ленточек, ни красивой упаковочной бумаги. Интересно, что же внутри? Ювелирная безделушка? Духи? Адель открыла коробочку, развернула неумело сделанный сверток и достала… ключ.
– Люк, это что за ключ?
– Идем. – Он встал и протянул ей руку. – Скоро увидишь.
Они вышли. Люк поймал такси и назвал незнакомый адрес.
Такси тронулось. Они проехали по бульвару Монпарнас, свернули на бульвар Сен-Мишель, проехали мимо Люксембургского сада, углубились в лабиринт улочек и наконец остановились на одной из них, неподалеку от площади Сен-Сюльпис.
– Voilà [50] , – сказал Люк.
Адель вылезла из такси и оказалась перед массивной дверью.
– А теперь проверь свой ключ.
Адель вставила ключ. Он поворачивался медленно, но без усилий. Она толкнула дверь – скорее не дверь, а своеобразные porte cochère [51] , выходящие в довольно большой внутренний двор, мощенный булыжником. Здесь стены были белеными. Двор заливало солнце. В кадках росла герань. На противоположном конце двора Адель увидела другую дверь, слегка приоткрытую.
– Открывай, – сказал Люк.
Адель послушно открыла дверь и слева увидела лестницу.
– А теперь идем наверх.
– Люк, что…
– Идем
Три марша узкой лестницы. Наверху – площадка и третья дверь, совсем небольшая. Адель молчала, не осмеливаясь даже дышать.
– Самый подходящий момент, чтобы сделать так, как принято у вас в Англии.
Подхватив Адель на руки, Люк ногой осторожно открыл дверь, и они оказались в крохотной прихожей. Размером она была не больше шкафа для одежды в передней родительского дома на Чейни-уок. Оттуда дверь вела в квадратную комнату с низкой кроватью. Другой мебели в комнате не было. Опущенные жалюзи погружали комнату в сумрак, но Адель не решалась включить свет. Она боялась разрушить волшебство.
– Люк…
Люк поставил ее на ноги, повернулся к ней и нежно поцеловал:
– Это наш новый дом, ma chère, chère Mam’selle Адель. Надеюсь, тебе он понравится и ты обоснуешься здесь и будешь счастлива с нашим долгожданным сыном. Вся моя любовь принадлежит вам обоим.
На следующее утро она проснулась рано, когда над Парижем только рассветало. Люк проснулся еще раньше и теперь стоял перед кроватью, улыбался и смотрел на нее:
– Bonjour.
– Bonjour, Люк.
– Ты хорошо спала?
– Отлично. Спасибо тебе.
– Надеюсь, то, что у нас происходило минувшей ночью, никак не потревожило нашего сына.
– Честно говоря… не думаю, – ответила Адель, вспоминая, как необыкновенно нежен был вчера Люк, постоянно спрашивая ее о самочувствии.
– Я рад. Хочешь кофе?
– Не отказалась бы, – ответила Адель, удивляясь, что ее утренняя тошнота куда-то исчезла.
Люк ненадолго отлучился из комнаты и вернулся с двумя большими кружками дымящегося кофе. Сев на постели, Адель с благодарностью выпила свою.
– Тебе не холодно? – спросил Люк.
– Ни капельки.
– Боюсь, что к зиме здесь станет холодно. Найти жилье с центральным отоплением было выше моих финансовых возможностей.
– Мне говорили, что у беременных повышается температура тела, – бодро заявила Адель.
– Но я-то не беременный. Могу и замерзнуть.
– Люк, вчера ты говорил, что перестал думать о себе, – строгим тоном напомнила ему Адель.
– Это… небольшое исключение. Просто рассказал тебе, как переношу холод. Терпеть его не могу. Мгновенно сникаю.
– Давай без исключений… Прости.
– Ладно.
– Скажи, Люк, это теперь действительно наш дом?
– Да. Действительно наш дом. Боюсь, не слишком большой, но нам хватит.
– Конечно хватит. Я уже в него влюбилась.
Жилище и вправду отличалось скромностью. Одна большая комната, которой предстояло служить им столовой и гостиной, большая спальня, комнатка pour le bébé [53] , кухонька и тесная ванная комната с достаточно большой ванной на ножках в виде когтистых лап и жутковатого вида водогрейной колонкой. Внутри колонки что-то трещало и шипело, а горячая вода, что текла из нее в ванну, имела желтоватый оттенок. Зато в гостиной был балкон, откуда открывался потрясающий вид на серые крыши и бесчисленные парижские балкончики.