Наперекор судьбе
Шрифт:
– Когда тихо, можно даже услышать шум фонтанов на площади Сен-Сюльпис, – сказал Люк.
А внизу, во дворе, на разогретых солнцем камнях нежились три кошки.
– Как здесь красиво. Абсолютно красиво. Какая дивная квартира.
– Знаешь, я полюбил ее сразу, как увидел. Но теперь люблю еще больше, потому что она полюбилась и тебе.
– И тебя я люблю, Люк.
– Я просто entiché, моя любимая Mam’selle Адель, – сказал он, целуя ей руку и объясняя, что entiché означает «очарован». – Я вчера нашел соответствие. Но французское звучит красивее, правда?
Завтракали они на балконе, макая круассаны
– Люк, я так счастлива. Сегодня я отлично себя чувствую. Меня совсем не тошнит.
– Рад слышать. Мне скоро нужно будет идти на работу. Я же теперь семейный человек и несу ответственность за семью.
– Люк…
– Да, cherié.
– А твоя жена? Ты действительно от нее ушел?
– Да, я действительно от нее ушел. Два дня назад, после твоего звонка.
– Должно быть, она… огорчена, – осторожно сказала Адель.
– Скорее раздосадована. Я же тебе говорил: она уже давно меня разлюбила. Она находит меня… малость неподходящим. Скучным, не слишком успешным. Но ей осталась наша довольно большая и очень теплая квартира и изрядное количество моих денег. Теперь она сможет жить там со своей матерью и своим элегантным и вполне подходящим любовником.
– Да, – прошептала Адель. – Понимаю.
– Таковы особенности «любви по-французски».
– Люк, чтобы нам с тобой жилось счастливо, давай полностью исключим из нашей жизни одну вещь.
– И какую же?
– «Любовь по-французски». Я тебя очень прошу.
– Кстати, не такая уж плохая штука, – улыбнулся Люк. – Посмотри на нас. Это она сделала нас счастливыми.
В сказанном им не было ни крупицы логики, и Адель не знала, шутит Люк или говорит всерьез.
Глава 22
Три недели подряд Барти избегала встреч с Лоренсом. Она была по горло сыта его назойливостью, скрытностью и нечестностью. Она злилась на себя, что не сумела заглянуть дальше его обаяния. Стараясь вернуть ее прежнее отношение, Лоренс попробовал было свою обычную тактику, закидывая ее цветами и подарками. Тактика не сработала: все его пакеты и букеты Барти отсылала назад. Он без конца звонил ей на работу и домой, пока она не пригрозила заявить в полицию, если звонки не прекратятся. Тогда от него лавиной пошли письма: холодные, едкие. Лоренс писал, что теперь ясно понял: никаких чувств к нему у нее не было, а глубину его чувств к ней ей не дано понять. Он утверждал, что Барти просто пользовалась им, получала от него все, что хотела, и теперь, повернувшись к нему спиной, наверное, подумывает о новых приключениях. Она стойко выдержала этот эмоциональный шантаж, и тогда он снова ей позвонил. Его голос в телефонной трубке звучал сокрушенно, без привычной самоуверенности. Потом от него стали приходить длиннющие письма совсем иного содержания. В них Лоренс ругал себя, умолял Барти представить, как тошно, пусто и одиноко ему сейчас, умолял простить его или хотя бы внимательно выслушать.
И Барти не выдержала, сдалась. Она злилась на себя, ругала за мягкотелость, но сил на дальнейшее сопротивление его натиску у нее не было. Была пятница, и ей вовсе не улыбалась перспектива еще одного уик-энда, проведенного под аккомпанемент его письменных раскаяний и сожалений.
– Хорошо, Лоренс. Сегодня вечером я встречусь с тобой. Но не за обедом и не за выпивкой. Просто встречусь.
– Где?
– Не имеет значения. Например, в Центральном парке.
– Там сейчас вечерами слишком жарко и людно.
Барти нравилось это заведение, немного мрачноватое, слегка экзотическое, круглый год с рождественскими гирляндами маленьких разноцветных лампочек и огромным количеством часов, которые показывали разное время.
– Хорошо. Но засиживаться я там не собираюсь. Выслушаю твои объяснения и уйду.
– Прекрасно.
Барти очень боялась, что совершает чудовищную ошибку, но у нее сейчас не было сил на правильные и осмысленные поступки.
Лоренс уже ждал ее. Он выбрал столик в дальнем углу ресторана. Вид у него был просто жуткий, и Барти, несмотря на всю свою злость, ощутила укол совести. Лоренс заметно похудел и осунулся. Блеск в глазах сменился измождением, и даже золотисто-рыжие волосы потускнели. Он весь потускнел.
Увидев Барти, он встал, протянул ей руку.
– Спасибо, что пришла. Прошу, – указал он на соседний стул.
– Благодарю. – Она села.
– Я заказал чай. Как видишь, ничего крепкого и опасного.
– Хорошо, – лаконично ответила Барти.
– Я по тебе так скучал.
– Неужели?
– Да.
– Тебе бы не пришлось скучать, будь ты с самого начала честен со мной.
– Я тебя не обманывал, – заявил он.
– Конечно. Просто вел себя нечестно.
– Не до конца честно, а это большая разница.
– Лоренс, пожалуйста, не пытайся меня заболтать и запутать. У меня нет на это сил.
– Я и не пытаюсь тебя запутать, – возразил он. – Просто излагаю факты так, как их понимаю.
– Но я их понимаю не так. Думаю, и другие тоже.
– Барти, ради бога, – произнес он с оттенком прежнего высокомерия, отчего ей, как ни странно, стало несколько легче. – Ты мне позволишь изложить свою версию? Или ты сразу выступишь в роли жюри присяжных и вынесешь приговор, даже не выслушав показания?
Барти молча смотрела на него. Молчание затягивалось.
– Ну что ж, Лоренс, излагай свою версию. Только прошу тебя, как можно короче. Самую суть.
Он улыбнулся одними губами:
– А тебе никогда не хотелось вместо редактора сделаться адвокатом?
Конечно, она должна была бы знать об этом. Такой вывод следовал из безупречной, неоспоримой логики его повествования, куда было вкраплено самооправдание и эмоциональный призыв к милосердию. Лоренс призывал ее хотя бы ненадолго принять его точку зрения.
Согласно его версии, еще в самом начале их знакомства он хотел рассказать ей правду. Но опасался, что это лишь повредит зарождающимся отношениям. Как бы отнеслась к нему Барти, узнав, что он обладает громадной властью не только над ее профессиональной жизнью, но и над издательством, в котором она работала? Такое признание наверняка ошеломило бы ее и даже испугало.
– Похвальная скромность, – огрызнулась Барти.
Каждый раз, встречаясь с нею, он собирался ей сказать, и каждый раз это становилось все труднее. Потом он вообще оставил эту затею. Барти притягивала его. Он влюблялся, думал только о ней, исполнял ее малейшие желания. Да и так ли уж нужна эта правда, если они любят друг друга?
Лоренс напомнил ей, что практически не вмешивался в дела нью-йоркского филиала «Литтонс». Он никогда не появлялся в издательстве, за исключением ежегодного заседания совета директоров. Политика издательства его совершенно не интересовала. Ему было все равно, какие книги они выпускают или, что важнее – здесь он усмехнулся, – какую прибыль приносят.