Наперекор судьбе
Шрифт:
– Естественно. Я же тебе объяснял. Приказы обязательны для всех. Первый же сорванец станет примером…
– Бекенхем! Неужели ты думаешь, мальчишки тебе поверят, что их ждет пуля, если они спустятся в траншеи?
– А с чего им не поверить? Я в их возрасте поверил бы.
– С тех пор как ты был в их возрасте, многое изменилось. Что предлагает директор в качестве наказания?
– Наговорил мне разной ерунды про домашний арест. Я ему предложил: для острастки хорошенько выпороть нарушителя. Так у них, видите ли, теперь это запрещено. Но я этим мальцам постоянно твержу про заградительный отряд.
– Лучше я сама поговорю с ними у себя на ассамблее.
Встречи,
Прежний директор – молодой, умевший держать мальчишек в руках, – ушел в армию. На его место был назначен Джон Докинз – человек приятный, но, как вскоре оказалось, весьма мягкотелый. Не зная его особенностей, леди Бекенхем считала, что он сумеет надлежащим образом поддерживать дисциплину среди учащихся. Иными словами, она думала, что правила, существовавшие в школе, переехали вместе с мальчишками из Дувра в Эшингем. К этим правилам добавились еще несколько, обусловленных новым местонахождением школы. Однако действительность очень скоро показала леди Бекенхем, что дисциплина на новом месте практически отсутствует. Она даже пожалела о решении разместить школу у себя в поместье. Пятьдесят сорванцов, пятеро учителей и двое служащих плюс члены семьи леди Бекенхем и местные слуги… Эшингем вдруг оказался довольно густонаселенным. И дело было отнюдь не в тесноте. В просторном дом вполне поместились бы сто человек и даже больше. Но положение осложнялось из-за шума и отсутствия дисциплины. Ни Докинз, ни его коллеги не могли должным образом справиться со своей оравой.
Нельзя сказать, чтобы в частную привилегированную школу набрали отъявленных шалунов. Эти мальчишки умели прекрасно себя вести, но они оставались мальчишками. Что бы им ни говорили взрослые, мир, в который они попали, манил свободой. Здесь росли десятки и сотни деревьев, годных для лазанья. Здесь текли ручьи, так и звавшие строить плотины. Здесь паслись настоящие животные, которых можно было потрогать, погладить, покормить. Для кого-то такое искушение свободой и природой оказалось непреодолимым. Верховодили в этой компании, естественно, Генри и Ру Уорвики, прекрасно знавшие окрестности Эшингема. Они же устраивали запретные развлечения, расплачиваться за которые приходилось их однокашникам. Нескольких сорванцов уже крепко наказали за разведение костров, охоту на кроликов (к счастью, эту затею удалось вовремя раскрыть), безнадзорное купание в реке и прыжки с высокой крыши сенного сарая в копну сена. Но все это меркло в сравнении с ночными скачками без седла. Упомянутые «прогулки при луне» стали последней каплей. Леди Бекенхем пришла в ярость и готова была выдворить школу обратно в Кент. Джон Докинз сам был в ужасе, к которому примешивался страх за мальчишек. Только чудом юные наездники не свалились с лошадей и не сломали себе шеи.
– Что вы мне говорите про их шеи? – бушевала леди Бекенхем. – Их шеи меня не заботят. Ну и сломали бы – другим было бы неповадно. Эти малолетние остолопы не понимали, на ком они решили покататься. Одна из лошадей – жеребая кобыла, если это вам что-то говорит. А второй – жеребец, который так и норовит вырваться на свободу. Если
Мистер Докинз почти не возражал, и на следующее же утро, после молитвы, проводившейся в бальном зале, леди Бекенхем выступила с краткой речью. Она напомнила мальчишкам, что они не у себя дома, а в гостях и что правила, установленные хозяевами, надо соблюдать, иначе гостей попросту выдворят из Эшингема.
– Если подобное еще хоть раз повторится, я вызову сюда ваших родителей и объявлю, по какой причине школа возвращается на прежнее место. В Дувре вы очень быстро почувствуете, что идет война и что возможность немецкого вторжения не сказка на сон грядущий.
Понимая, что мальчишкам все равно нужны развлечения и одними запретами их не удержишь, леди Бекенхем предложила каждое воскресенье устраивать состязания вроде бега в мешках и преодоления препятствий.
– Возможно, кому-то из вас захочется помочь на нашей ферме. Сейчас время сенокоса, и никакая пара рабочих рук не будет лишней. Желающие пусть обращаются прямо ко мне. А если кто-то хочет научиться по-настоящему ездить верхом, напишите родителям и спросите их согласия. Мистер Миллер – мой старший конюх – настолько любезен, что выразил готовность учить вас верховой езде. Только не думайте, что вас тут же посадят на лошадь и вы будете кататься. Вам придется изучить все стороны искусства верховой езды и прежде всего научиться мыть и чистить лошадей, а также убирать за ними.
Выступая по радио, Энтони Иден призвал сограждан создавать добровольческие отряды местной обороны, впоследствии переименованные в отряды самообороны. Лорд Бекенхем с большим энтузиазмом отреагировал на призыв военного министра, и уже через сутки им был сформирован Эшингемский батальон самообороны численностью в тридцать пять человек. Лорд Бекенхем обратился к ним с террасы дома, надев по этому случаю свою старую форму и прицепив к мундиру все награды.
– Бедняга Бекенхем, – говорила потом леди Бекенхем. – Мундир болтался на нем, как на вешалке. Я и не представляла, до чего же он исхудал за эти годы.
Опираясь на винтовки, ополченцы слушали своего командира. Те, кто помоложе, – с долей любопытства. Зато ветеранов Первой мировой войны, в том числе и Билли Миллера, его речь взволновала и даже пробудила горестные воспоминания. Тем же вечером, сидя в деревенском пабе, Билли говорил Джоан Барбер:
– Вот смотрел я на него, слушал его слова… про то, что мы должны сражаться с захватчиками, защищать свободу и независимость родины… и вдруг вспомнил Фландрию. И знаешь, мне как-то не по себе стало. Будто я снова ползу по грязи, зубы стучат от холода, а вокруг стреляют. Мне даже показалось, что я слышу крики.
Джоан коснулась его руки и сказала, что вполне понимает его чувства. Ведь на той войне он потерял многих своих товарищей, лишился ноги. Но наверное, он все-таки рад, что сейчас сможет хотя бы чем-то послужить королю и родине.
– Насчет короля не скажу. Тут я с нашим Джеем согласен. У меня королевская семья тоже никакого восторга не вызывает. С какой стати мне им служить? А вот родина – другое дело. Пока я смогу стрелять, ни один немецкий педик не прорвется на землю Эшингема… Прости за грубое слово, Джоан. Вот только не нравится мне затея с «дырками в земле», но нас не спрашивали.