Наперекор судьбе
Шрифт:
– Но ведь он любит детей. Он замечательный отец.
– Все это я знаю. Но…
– Вот что я тебе скажу. Дождись очередного его письма и тогда сообщи. Как тебе такая идея?
– Принимается. – Венеция явно обрадовалась предложению сестры. – Я так и сделаю.
В офицерском клубе учебного лагеря, расположенного в самой дальней и глухой части Оркнейских островов, капитан Майк Уиллоби-Кларк налил Бою Уорвику очередную щедрую порцию виски, после чего с некоторым беспокойством наблюдал, как Бой залпом ее выпил. Похоже, он был слишком расстроен известием о том, что его бывшая жена танцевала в «Дорчестере», тесно прижимаясь к симпатичному молодому офицеру. Странно. Ему-то какое дело? Они уже больше года как в разводе.
Впоследствии
Зато на форму Министерство обороны не поскупилось. Барти выдали несколько юбок, несколько пар брюк, гимнастерки, рубашки (со сменными воротничками), кожаные сандалии, две фуражки, металлическую каску, кожаную куртку, нечто, именуемое на лексиконе Министерства обороны «корсетом» (пояс, на котором держались чулки), шинель и несколько пар отвратительных жестких женских панталон цвета хаки. Некоторым девушкам удавалось с помощью отбеливателя придать им более нежный цвет. Форму они были обязаны носить постоянно (их гражданскую одежду отослали домой). Барти казалось, что ее индивидуальность отбыла вместе с чемоданом, куда она сложила то, в чем приехала. Теперь ее называли просто Миллер, причем это ей даже нравилось. Обращение по фамилии казалось ей важным моментом ее новой жизни.
Она сама удивлялась, что довольно спокойно отнеслась к унижениям и жестокостям, с первых дней сопровождавшим курс начальной военной подготовки. Других девушек возмущало, что сержанты постоянно на них кричат и оскорбляют за малейшую провинность вроде ненадлежащим образом завязанных шнурков, покашливание в строю, недостаточно надраенные пуговицы и сапоги. Организм сопротивлялся уставным требованиям, отводившим на посещение туалета всего одну минуту. Оскорбительной была и процедура выдачи гигиенических прокладок: «Один пакет, размер № 2. Если вам нужен № 1 или № 3, обращайтесь к своему капралу». Многих доводило до слез требование постоянно носить на шее опознавательные жетоны. «Один будет отослан вашим ближайшим родственникам, второй останется на трупе, чтобы было ясно, по какому обряду вас хоронить». Что же касалось армейской пищи, то после нее даже самые скверные лондонские закусочные казались Барти первоклассными ресторанами.
Она удивлялась собственному спокойствию. Действительность, в которую она попала, очень сильно напоминала рассказы Джайлза и Себастьяна об их первых годах учебы в привилегированных закрытых школах.
Спали они на жестких, неудобных койках, накрываясь колючими одеялами (простыни не полагались). Казарма представляла собой сборный металлический ангар американской фирмы «Ниссен». Нынешним жарким летом в нем было еще жарче, а с наступлением холодов их ждала перспектива ночевать в леднике.
В детстве задиристые девчонки постоянно дразнили Барти за ее манеры: «Ишь, леди выискалась». Сейчас она опасалась, что над ней будут смеяться уже взрослые задиристые девицы, поскольку ее манеры остались прежними. Но с самого первого дня, когда они только сели в поезд, между ней и остальными девушками установились крепкие дружеские отношения. Помнится, когда в вагоне она спросила, свободно ли это место, несколько ее будущих боевых подруг насмешливо переглянулись и даже отпустили
Девушка по фамилии Парфитт (имена отправились домой вместе с одеждой) поначалу отнеслась к Барти с нескрываемой агрессивностью. Она была невероятно тощей, с острым личиком, горбатым носом, маленькими глазками и весьма колоритным лексиконом. Довольно враждебным тоном она спросила Барти, почему та не пошла в «Крапивники». «Цацы вроде тебя обычно идут туда». Сказав это, Парфитт весьма грубо оттолкнула ее и бросилась занимать койку в самом конце казармы. Но в ту же ночь Барти услышала сдавленные рыдания. Пойдя на звук, она обнаружила, что плачет не кто иная, как Парфитт, накрывшись колючим солдатским одеялом. Барти подошла к ней, присела на койку, погладила девушку по голове и спросила, в чем дело. Оказалось, Парфитт никогда не уезжала из дома и от матери больше чем на сутки.
Барти сказала ей, что тоска по дому сродни морской болезни. «Сама не заметишь, как привыкнешь». Она снабдила Парфитт носовым платком и парой пачек «Нейви кат». В то лето они продавались по специальной цене: восемь пенсов за пятнадцать штук. Успокоившись, Парфитт пригрозила Барти «расшибить башку», если только она проболтается другим об увиденном. Барти лишь усмехнулась и сказала, что никому ничего рассказывать не собирается.
Утром к Парфитт вернулась ее прежняя бесцеремонность. Во время построения она бравировала, заявляя, что не собирается выполнять все распоряжения «этого дурня сержанта-майора». Тем не менее она подмигнула Барти и поблагодарила за то, что «разбудила меня от кошмарного сна».
Первые дни учебы были на удивление тяжелыми. Вопреки браваде Парфитт, им всем пришлось выслушивать и выполнять множество распоряжений сержанта-майора. Они подолгу маршировали в новых сапогах, натирая мозоли. Барти и Парфитт было легче, чем многим другим. Обе учились достаточно быстро и обладали выносливостью. Другие девушки часто стояли на построении, кусая губы и стараясь не расплакаться, когда сержант орал на них, не выбирая выражений.
В те дни они почти ничем не занимались, кроме изнурительной начальной подготовки, стояния в очередях и прослушивания скучнейших лекций о военной документации, о преступлениях и наказаниях в условиях военного времени и о том, чем чреват беспорядок. Были лекции и на медицинские темы. Барти особенно запомнилась та, где рассказывалось, как сохранить жировой баланс организма. В конце первого месяца их спросили, где бы они хотели служить. Барти и Парфитт выбрали противовоздушную оборону. Начались новые тесты. Им снова проверяли зрение, устойчивость рук, способность работать с механизмами. Им показывали диапозитивы с аэрофотоснимками местности, где за считаные секунды нужно было отыскать замаскированные самолеты.
– Ну чего они дурью маялись? Не было там никаких самолетов, – утверждала потом Парфитт.
Барти не стала ей говорить, что разглядела несколько самолетов, замаскированных среди деревьев. Она даже испугалась: вдруг Парфитт теперь отсеют? Но ее боевая подруга успешно прошла остальные тесты и выдержала испытание. Им обеим и еще нескольким девушкам предстояло отправиться в Освестри, в расположение смешанного батальона тяжелых зенитных орудий. Барти давно не испытывала такой гордости. Пожалуй, с того времени, когда «Сверкающие сумерки» впервые появились в списке нью-йоркских бестселлеров.
Вскоре Барти вызвала офицер отборочной комиссии и сказала, что, по ее мнению, рядовая Миллер могла бы пройти офицерскую комиссию и после необходимой подготовки остаться здесь для обучения новичков, заменив мужчин.
Барти отказалась. Меньше всего ей хотелось застревать в Глен-Парва. Она мечтала оказаться на передовой или как можно ближе к передовой. Обучение новичков никоим образом не входило в ее планы. Офицера такой ответ ошеломил. Она сказала, что Барти собственными руками закрыла себе путь в офицеры и, скорее всего, навсегда. Барти это не волновало. В Освестри она уезжала с радостью.