Напиши себе некролог
Шрифт:
– Вы знаете, где Капа провела сегодняшнюю ночь?
– Я похож на ясновидящего? – пожал плечами гимназист.
Он отвечал искренне, Яблочков был в том уверен. И было видно, как он обескуражен исчезновением девушки.
– Как вы смеете подозревать моего сына? – возмутилась Васса Никитична.
– Он ночевал дома?
– У него испытания. В последний месяц он покидает квартиру только в дни испытаний.
– Я иду к Костику, – заявил вдруг гимназист. – Надо выяснить…
– Никуда ты не пойдешь, – вскочила Васса Никитична, – ты поклялся Леониду Владимировичу....
– Он мне не отец!
– Если бы не Леонид Владимирович, тебя бы вытурили
– Если бы не он, отец был бы жив. А я здоров.
Васса Никитична схватилась за виски:
– Замолчи.
– Я пойду к Костику. Что-то случилось…
– Я только что от Гневышевых, – схватил юношу за руку Яблочков. – Костика нет дома. Его прислуга сказала, что он у вас. Вот я и явился.
– Где же он? Где Капа?
– Вы в нее влюблены?
– Нет! Конечно, нет.
– И все-таки ответьте: у вас с Капой роман?
– Нет…
– Тогда почему вы угрожали Тарусову?
– А вы не понимаете? Богатенькие не женятся на бесприданницах. Залезут под юбку и оревуар.
– А вам что за печаль?
– Константин – мой друг. Я не мог допустить, чтобы его лютый враг обесчестил его сестру.
– А за что вас собирались выгнать из гимназии?
– Молчи, – велела Невельскому мать. – К уходу из дома разбитной девицы та история отношения не имеет.
– Капа не разбитная! – накинулся он на Вассу Никитичну. – А выгнать нас хотели за посещение борделя.
– Борделя? – изумился Яблочков. – И что? Не выгнали?
– Мой муж все уладил, – объяснила Черницкая.
– Барыня спит, – сообщила Степанида.
– Капа? – на всякий случай уточнил Яблочков.
Служанка покачала головой.
– Костик?
– Раньше восьми и не жду. У него в шесть вечера ученик.
– Передайте Анне Сергеевне, что Тарусовых я посетил, Капу у них не обнаружил. А Евгений Тарусов уже месяц из дома не выходит, готовится к испытаниям. И прошу вас, как только вернется Капитолина Аристарховна, меня известить.
– Вы у Ивана Дмитрича служите?
– Да.
– Поклон ему от меня. Скажите, что Степанида в молитвах его завсегда поминает. Кабы не он… Три года назад пошла я на рынок. Деньги, как обычно, в узелок завязала. А на Садовой у меня их и вытащили. А кроме денег ладанка там лежала, родителем покойным подаренная. Дужка у нее поломалась, шла к мастеру, чтоб запаял. Рыдала из-за ладанки два дня. Аристарх Матвеевич не выдержал, к Ивану Дмитриевичу поехал, чтоб тот помог. Они с ним – земляки. В тот же день Крутилин мне ладанку привез. «Извини, – сказал, – но запаять не успели». Святой человек! Так ему и скажите.
– Во что Капа вчера была одета?
– А что ей надеть, бедняжке? Одно приличное платье и осталось – черное, с похорон, остальные продала. Сверху пелерина, тоже черная. Только вы Капу не ищите, только хуже ей сделаете, еще от стыда помрет.
– Что? Знаете, где она?
– Знаю. Аннушке вот не решилась сказать. Она и без того не жилец. Дохтур, что резал ее, удалять ничего не стал. «Поздно, – сказал он Аристарху Матвеевичу, – опухоль ужо в легких». Велел лекарство пить, чтоб болей не чувствовала.
– И все же где Капа?
– В хор она поступила. Уж как рыдала, когда Говориловна ее уговаривала. У меня сердце кровью обливалось.
– В какой хор?
– Про то Говориловну спросите.
– Кто такая?
– Сваха местная, в Соляном переулке живет.
– Садись, касатик, – Говориловна с ходу пригласила за стол, заставленный пирожными и вазочками с вареньем. – Чай али кофий?
Арсений Иванович попытался представиться:
– Яблочков…
– И яблочков подадут, коль желаешь.
– Я по делу…
– Знаю, касатик… Невесту ты ищешь. Блондинку, брунетку, рыжую?
– Эту, – сыщик сунул фотопортрет Гневышевой.
– Белены, что ль, объелся? Она ж «голая» [24] . Ни в столе краюшки, ни в мошне полушки, одна копейка и та ребром. Давай лучше вдовушку за тебя посватаем. Век будешь благодарен: одна рука у ней в меду, другая в сахаре…
– В другой раз.
– Думаешь, ждать тебя, голодранца, будет? Таких касатиков, что сельдей в бочке.
24
Бесприданница.
– Я тебе не касатик. Сыскная полиция, чиновник для поручений Яблочков, – наконец сумел представиться Арсений Иванович. – Где находится Капа Гневышева?
Говориловна пожала плечами:
– На Моховой, дом Зубовой, вход со двора, аккурат под крышей…
– Где проживает, без тебя знаю. Только нет ее там, сбежала.
– Врешь! – очень искренне удивилась сваха.
– Не забыла, с кем говоришь?
– Прости, касатик, вырвалось. Удивлена потому что. Девка-то она красивая, в содержанки определить раз плюнуть. Но артачилась, нос воротила, мечтала замуж по любви. А я ей: «Глупенькая! Чтоб по любви, нужны деньжата. Шитьем-то их не заработаешь. А вот пением запросто». Слышал бы ты, как она поет, касатик, голосок – прямо ангельский. Но не уговорила. Сбежала, говоришь?
Яблочков встал.
– А про вдовушку подумай. Денег у ней столько, за всю жизнь не сосчитаешь.
Догнала его во дворе:
– Знаю, где Капа…
– Где?
– Поклянись, что Ирму проклятущую прижмешь, заставишь заплатить.
– Кто такая?
– Хозяйка русского хора в «Крестовском саду». Столкнулись мы с ней в прошлую пятницу на Литейном. Я обрадовалась, потому что двадцать рублей мне должна. Прачку ей осенью пристроила, Фенькой звать. На рожу, правда, не вышла, вся рябая, но поет звонко. Восемьдесят рублей Ирма отдала сразу. А двадцать поприжала. Вдруг Фенька не потянет? Но та поет и поет. Ну так вот, столкнулись мы, стала я с Ирмы деньги требовать. А та в ответ на жизнь давай жалиться. Мол, доходов нет, потому что певички ейные примелькались. Нет ли новинок на примете? Иначе, де, долг не отдать. И я, дура безголовая, про Капу и открылась. И что дворяночка, и что «кровь с молочком», и что на воскресную службу ходят исключительно ее послушать. Ирма аж вцепилась в меня – «вези немедленно». А я, что поделать, руками развела, мол, «не созрела» девка, не дошла до того отчаяния, чтоб в хористки… Зря я про церковь сболтнула. Видать, Ирма сама в воскресенье туда сходила и за моей спиной с Капой сговорилась. Сэкономить вздумала, дрянь такая. Я бы за Капу три «катеньки» [25] с нее содрала.
25
Кредитный билет достоинством сто рублей.