Напиши себе некролог
Шрифт:
Но Поликсену в тот день увидеть не довелось. «Пожар, пожар!» – закричали посетители Летнего сада хором, как только Пятибрюхов прошел через Невские ворота. Степан Порфирьевич задрал голову и поверх шпалер [35] увидал вдалеке огромное черное облако.
– Апраксин горит. И Щучий! – услышал он крики.
Искать Косую аллею, где ожидала Поликсена, было некогда. Степан Порфирьевич бросился бежать напрямки к Инженерному замку, оттуда по Садовой к Апраксину. Из лавки ничего спасти не удалось, огонь был настолько силен, что даже бронзовые ручки для шкапов расплавились. Отстраиваться заново, несмотря на вспомоществование
35
Решетчатая конструкция, служащая в садах опорой для растений.
1 июля 1871 года, вторник
Крутилин с завистью оглядел солидный, с портиком из дорических колонн двухэтажный особняк на берегу Малой Невки, обнесенный забором высотой в сажень. Подошел к воротам, покрутил ручку звонка:
– Чего желаете? – спросил открывший калитку бородатый верзила в черной косоворотке.
– Степан Порфирьевич дома?
– Смотря кто спрашивает, – честно ответил верзила, с подозрением разглядывая посетителя.
– Начальник сыскной полиции, – сыщик подал визитку.
Купец тотчас принял Крутилина в обставленном мебелью из карельской березы кабинете.
– Какими судьбами? – раскрыл он объятия.
– Да так, пара вопросиков, – уклончиво произнес Иван Дмитриевич, рассматривая старого приятеля: раздобрел, погрузнел, поседел, утратил добродушие во взоре, не суетится, как прежде, говорит степенно, на равных. Но одет по-прежнему по старинке: долгополый темного цвета кафтан, русская рубаха и плисовый жилет. В левой руке между средним и безымянным пальцами – лестовка [36] .
36
Чётки дораскольной Руси.
– Коньяк, сигару?
– Ты что, веру поменял? – удивился Крутилин.
– Что вы, как можно? Баловство сие, – Степан Порфирьевич пододвинул коробку «гаван» к сыщику, – для дорогих гостей держу. Курите, не стесняйтесь, я привык.
– Как Поликсена Осиповна?
– Лучше всех. Третьего в животе носит. Вернее, пятого. Двое-то в младенчестве скончались, Царствие им небесное, – Степан Порфирьевич перекрестился двумя перстами на икону. – А как ваша Прасковья Матвеевна поживает?
– Тоже слава богу, – соврал Крутилин.
Брак его трещал по швам, разрывался он между семьей и любовью.
– Внимательно вас слушаю, Иван Дмитриевич, – быстро покончив с церемониями, взял быка за рога купец.
– Аристарха Гневышева помнишь?
– Как не помнить! Много добра мне сделал.
– Не всем так повезло…
– Что, и вам остался должен?
– Тысячу рублей. Для вас, купцов, это пшик, а для мелких чиновников вроде меня – большие деньги.
– Так вот почему на похороны не пришли…
– Нет, не потому. Занят был. А ты, говорят, семье Аристарха помогаешь?
– Ну, чем могу. Боженька ведь делиться велел. С переездом вот помог. Костик, сын Аристарха, Сенечке моему латынь преподает [37] . А как Варька подрастет – Капу к ней в училки приглашу. Если, конечно, захочет.
– Как часто Костик к вам приходит?
– Три раза в неделю.
– Вчера приходил?
– Сейчас узнаем.
Пятибрюхов позвонил в колокольчик. Одна из дубовых дверей его кабинета тотчас отворилась, и в нее вошел высокий поджарый молодой человек в темно-сером армяке с такими же длинными, как у Пятибрюхова, волосами и с бородой.
37
В государственные учебные заведения староверы своих детей не отдавали, учили дома или за границей.
– Узнаете, Иван Дмитриевич? – спросил Пятибрюхов.
– Никак Обожженыш?
Во время страшного пожара 1862 года лавка скобяных товаров купца Поносова сгорела вместе с хозяином и приказчиками. Спастись удалось лишь мальчику-сидельцу Феде Рыкачеву. Пятибрюхов из жалости взял его на службу.
– Он самый, – гордо сказал Степан Порфирьевич. – Как сына люблю. В Англию отправлял его на учебу. Вернулся оттуда полгода назад, теперь – моя правая рука.
– Доброго дня, – поклонился в пояс молодой человек.
– Костик Гневышев вчера приходил? – спросил его Пятибрюхов.
Обожженыш тотчас кинул быстрый взгляд на хозяина, Крутилину показалось, что Пятибрюхов ему кивнул.
– Да.
– В котором часу? – уточнил Иван Дмитриевич.
– Как всегда, в шесть вечера.
– А ушел?
– Тоже как всегда, в семь.
– Ты его видел?
– Да, он перед уходом всегда заходит ко мне за оплатой.
– Сколько ему за урок причитается? – спросил Крутилин.
Денег в карманах Костика не обнаружили, может, они и стали причиной преступления?
– Рубль.
– Рубль? – удивился Крутилин и повернулся к Пятибрюхову. – Не маловато ли, Степан Порфирьевич?
– Наоборот, переплачиваю из-за желания помочь их семье. За рубль-то хоть студента можно нанять, хоть приват-доцента. А Костик кто? Обычный гимназист.
– А про дорогу ты не забыл? Не всякий извозчик сюда за полтинник поедет.
– Какой извозчик? Кто нуждается, ходит пешком, – объяснил Пятибрюхов. – Я в его годы тоже извозчика не мог себе позволить.
– Ничего странного, необычного вчера не заметил? – обратился Крутилин с вопросом к Федору Рыкачеву. Вдруг Костик пришел к Пятибрюховым уже с синяками на лице?
Тот наморщил лоб, подумал немного:
– Заметил, – признался Рыкачев.
– Что? – взволнованным тоном спросил Пятибрюхов.
– Нервозность, некоторую рассеянность, озабоченность. Что в общем-то вполне объяснимо: сегодня Костику экзамен предстоял. Я пожелал ему сдать его на отлично.
– А… Ты про это, – облегченно перевел дух Степан Порфирьевич. – А почему Костиком интересуетесь, Иван Дмитриевич?
– Потому что его убили, – равнодушным тоном сообщил Крутилин, отодвинув кресло так, чтобы одновременно видеть и купца, и его помощника.