Напиши себе некролог
Шрифт:
Что-то в их поведении сыщика настораживало.
Оба вздрогнули, потом испуганно переглянулись, затем дружно развернулись к иконам и перекрестились. Купец двумя перстами, Рыкачев – тремя.
– За что его убили? – спросил Пятибрюхов.
– Не знаю. Но выясню. Обязательно выясню. Затем и приехал.
– Помогу, чем смогу. Где сие произошло?
– Где-то здесь, недалеко, тело выловили напротив Колтовской слободы. Не знаете, куда от вас Костик направился?
Федор помотал головой:
– Обычно он домой по Левашевскому проспекту…
– Где такой? – удивился Крутилин незнакомому названию.
– Дорогу, где
– Костик по ней всегда шел до Гисляровского переулка, сворачивал на Бармалееву улицу, с нее – на Большой проспект, оттуда – на Каменностровский. И уже по нему – к Троицкому мосту. Так быстрее, чем через Биржевой, – обрисовал обычный путь домой Гневышева Федор.
Крутилин записал его слова в блокнот:
– Поручу агентам всю дорогу прочесать. И опросить рабочих с твоей лесопилки, Степан Порфирьевич.
– За них ручаюсь. Все – единоверцы. Не пьют, не курят, даже не сквернословят.
– На воротах тот же человек стоит, что и вчера? – уточнил сыщик.
– Хотите опросить? – догадался Пятибрюхов.
Крутилин кивнул.
– Федор, ну-ка сбегай за Николаем.
Ивану Дмитриевичу опять показалось, что купец с помощником быстро переглянулись. Нет, они явно что-то скрывают. Что? Имеет ли сие отношение к убийству Гневышева?
– Не надо. Опрошу его, когда уезжать буду, – сыщик вытащил из жилетки часы. – Собственно, мне уже пора. Если что вспомните, прошу без промедления сообщить.
Крутилин встал. Пятибрюхов вышел из-за стола и протянул ему руку. Федор, кивнув головой, скрылся за дверью.
– Анна Сергеевна про смерть Костика знает? – уточнил Степан Порфирьевич.
– Да.
– Боюсь, эту смерть она не переживет, – произнес Пятибрюхов, продолжая сжимать ладонь Ивана Дмитриевича.
Крутилин понял, что купец тянет время, дает Федору возможность добежать до человека на воротах. Значит, тот видел нечто, о чем Крутилин не должен узнать. Что?
Неужели Пятибрюхов замешан в убийстве гимназиста?
– А Капа как? Держится?
– Разве не знаете?
– Что? – купец сжал руку так, что Иван Дмитриевич едва не закричал.
– Она пропала…
– Как пропала?
– Ушла из дома и не вернулась.
– Когда?
– Позавчера.
– Что? До сих пор не вернулась?
– Нет.
Купец схватился за грудь:
– Что же с ней случилось?
– Почему ты так волнуешься?
– Из сострадания к Анне Сергеевне. Муж умер, сын погиб, дочь пропала. Ужас-то какой!
– Мы ищем Капу. Вчера я опрашивал Костика. Думаю, он был замешан в исчезновении сестры. Но скрыл от меня правду. Это его и сгубило.
Охранник, глядя в сторону, сообщил, что Костика вчера видел, что ушел он в семь, а куда, ему неизвестно:
– Мое дело – ворота.
Иван Дмитриевич сел в ожидавшую его пролетку – отпускать «ваньку» не стал, потому что по будням Колтовская набережная пустынна. Только по воскресеньям и в праздники, когда горожане выезжают на Острова, здесь бурлит жизнь.
– На Большую Морскую, – скомандовал он.
В голове по привычке начал составлять список дальнейших разыскных действий: во-первых, послать агентов опросить местных жителей. Во-вторых, надо вызвать осведомителей из местных шаек – Костик мог стать жертвой их разбойного нападения. Для мелкой шпаны, что тут
Так, так… На Петербургской стороне орудуют четыре шайки: «гайда», «рощинские», «дворянские» и «ждановские». Пятибрюхов построил дом на территории последних. Только вот осведа среди «ждановских» у Крутилина сейчас нет. Был до недавнего времени, Колькой Киселем звали, но весь вышел – перебрал водки на Масленицу и замерз в сугробе. «Дворянские» про дела «ждановских» вряд ли знают, слишком далеко они друг от друга. Может, «рощинские» что-то сообщат?
Уже пересекая Гисляровский, Иван Дмитриевич вспомнил, что на Резной, буквально в ста саженях [38] от Крестовского моста, ныне обитает Кешка Очкарик, знаменитый некогда бирочник [39] . Одни говорят, что от дел уже отошел, другие, наоборот, утверждают, что ремеслом своим промышляет по-прежнему, только стал более осторожен и подозрителен.
38
1 сажень равна 2 метрам 13 см.
39
Изготовитель (уст. делатель) фальшивых паспортов.
– А ну, разворачивай, – скомандовал начальник сыскной извозчику.
Первый же встречный указал на деревянный с мезонином дом, в котором проживал мещанин Иннокентий Луцев. На скамеечке у входа «бил баклуши» здоровенный мужик. Едва Крутилин спустился из пролетки и пошел к воротам, тот вскочил, перегородив путь.
– Кешка дома? – спросил его Иван Дмитриевич.
– Кем будешь?
– Передай, Крутилин его видеть желает.
Мужик испуганно отшатнулся, оглядел с ног до головы, пытаясь понять, не разыгрывают ли, затем постучал в ворота. Калитка приоткрылась на щель, в которую разве лезвие ножа можно всунуть. Мужик быстро сказал отворившему пару слов, и калитка снова захлопнулась. Иван Дмитриевич отошел на пару шагов, поднял голову на окна. В одном из них раздвинули занавеску. Буквально на миг. И тут же, словно по волшебству, калитка распахнулась, из нее вышел еще один здоровяк.
– Ждут. Только оружие приказали сдать.
Крутилин усмехнулся – раз Кешка с охраной, значит, при делах. А стало быть, и за окрестностями приглядывает. Ивана Дмитриевича провели через сад в беседку с разноцветными стеклами. В ней на столе стояли запотевший графин, пара серебряных стопок и легкая закуска.
– Сколько зим, сколько лет, – поприветствовал его вошедший следом сутулый мужчина лет этак за пятьдесят. Ни очков, ни пенсне Луцев не носил, прозвище «прилипло» к нему от его изделий [40] .
40
Очки на воровском арго обозначали паспорт: липовые очки – фальшивый, линковые очки – настоящий паспорт, принадлежащий другому человеку.