Наполеон и Мария-Луиза (др. перевод)
Шрифт:
Узнав о том, что ей придется отправиться с мужем на Антильские острова, Полина закатила истерику.
– Я не могу ехать к этим людоедам, – стонала она, заламывая руки.
Но Бонапарт приказал ей укладывать чемоданы. И ей пришлось подчиниться.
Само собой разумеется, весь Париж обсуждал этот отъезд.
«Все были удивлены – говорит Сальгес, – этой строгости Первого консула по отношению к сестре, которую он явно очень нежно любил. Но все говорили в оправдание этой его строгости о том, что принцесса была влюблена в молодого блестящего артиста и что Бонапарт не видел более верного средства, чем то, что он удалял эту красоту за полторы тысячи лье от ее любовника»159.
Сами видите, люди были неплохо осведомлены…
В конце ноября Леклерк отправился в Брест, где войска экспедиционного корпуса должны были грузиться на корабли. Полина же осталась на несколько дней в Париже под предлогом того, что у нее были какие-то дела, и «наслаждалась Лафоном», по слишком красочному выражению Жака Дюроше. Затем она со слезами рассталась с ним и поехала в ссылку.
Но вскоре снова нашла способ отложить свое отплытие.
Послушаем, что говорит об этом один из членов экспедиции:
«Вот уже две недели, как эскадра была готова поднять паруса; приказ об отплытии был уже отдан, ветры дули попутные, но мы продолжали оставаться в порту. Кто же задерживал отправление?
Женщина! Мадам Леклерк!..»160
Легкомысленности Полины суждено было на самом деле стать причиной поражений, которые потерпели французские войска в Сан-Доминго…
Глава 26 В Сан-Доминго Полина завела любовников из местных жителей
Она обожала экзотику.
Д-р Кабанес
14 декабря 1801 года флагманский корабль «Океан», на борту которого комфортно устроились супруги Леклерк, поднял паруса и вышел из порта Брест.
Стоя на пристани, вслед трехмачтовому красавцу-кораблю, увозившему на Антильские острова юного генерала и его жену, грустно смотрел некий человек.
Это был Фрерон, первый официальный любовник Полины. Бонапарт, желая отделаться и от него тоже, назначил его супрефектом в Кай, маленький городок в Сан-Доминго.
«Они все соберутся на борту одного корабля, – ехидно подумал Первый консул, – и их путешествие будет весьма пикантным».
Но Фрерон продолжал любить Полину. У него не хватило смелости подняться на борт «Океана».
Он поселился в одной из гостиниц Бреста и умышленно опоздал к отплытию. Спустя несколько дней он отплыл в том же направлении на борту корабля «Прилежный». Корабль этот был менее комфортабельным, но зато, как сказал Альфонс Низар, «там можно было думать о своей любимой, не видя того, как другой мужчина дотрагивается до того, чего он мог теперь касаться только во снах…»
Бедняга напрасно страдал сердцем и душой, представляя себе все эти похотливые сцены. На борту своего корабля Полина страдала от морской болезни, она днями валялась на канапе, окруженном тазиками, по-скольку ее постоянно тошнило. Время от времени к ней приходили путешествовавшие вместе с ней поэты Эсменар и Норвен и читали ей свои опусы, в которых они сравнивали ее с «греческой Галатеей, с морской Венерой». Но их витиеватая поэзия только ухудшала состояние молодой женщины.
Переход длился пятьдесят два дня. И только 5 февраля 1802 года «Океан» прибыл в Пор-Марго.
Генерал Леклерк незамедлительно выступил с небольшим отрядом гусар на Мыс Республики (бывший тогда столицей Сан-Доминго), который был захвачен мятежниками.
Город был взят после нескольких часов боя. Но перед тем как его покинуть, чернокожие подожгли его, и Леклерку стоило больших трудов найти нетронутый пожаром дом. В конце концов, он реквизировал какой-то большой дом на склоне холма неподалеку от города, и Полина в нем поселилась.
Вся разбитая, не оправившаяся еще от путешествия, она немедленно улеглась в кровать и написала Бонапарту длинное письмо, где рассказала ему о том, что она очень несчастна.
16 марта Первый консул прислал ей вот такой ответ:«Моя славная маленькая Полетта, я получил Ваше письмо. Подумайте о том, что усталость и лишения бывают незаметны, когда их разделяют с мужем и когда этим приносят пользу родине. Заставьте полюбить себя своей предупредительностью, своей слабостью, достойным и последовательным поведением. В данный момент для Вас готовятся модные сундуки, которые доставит Вам капитан “Сирены”. Я Вас очень люблю. Сделайте так, чтобы все, кто Вас окружает, были довольны, и будьте достойны Вашего положения. Бонапарт».
Из всего этого по-братски теплого письма Полина, забыв про все мудрые советы, усвоила только две фразы: «Заставьте полюбить себя» и «Сделайте так, чтобы все, кто Вас окружает, были довольны…» Поэтому, как только к ней вернулись силы, она сделала все, чтобы все, кто ее окружал – офицеры, сержанты и даже некоторые рядовые, почувствовали, какая славная штука жизнь. Едва она встречала чем-то опечаленного француза, как немедленно завлекала его в свой будуар, раздевала, снимала с себя одежды и старалась вернуть несчастному улыбку…
А Леклерк тем временем одержал несколько довольно легких побед. 5 марта он разбил Туссена-Лувертюра при Крет-а-Пьерро и освободил 3000 белых женщин и мулаток, которых негры полонили для того, чтобы их воины могли приятно провести время…
Мятежный генерал, следуя классической хитрости, притворился, что покоряется силе.
Обрадованный этим известием, генерал Леклерк триумфально вернулся в Мыс Республики.
Вот что говорит об этом очевидец:
«Нас там встретили, как победителей, выигравших двадцать битв. Мадам Леклерк вышла нас встретить. Она называла мужа “мой прекрасный мальчик”. Он действительно был словно юноша: хорош лицом, на котором начали пробиваться усы, белокур и невысок ростом»161.
Этот «прекрасный мальчик», поверив слову Туссена-Лувертюра, посчитал кампанию законченной. И в прекрасном порыве человеколюбия амнистировал всех бунтовщиков. Этот успех превзошел все самые смелые ожидания чернокожего вождя. И все же, для того чтобы усыпить бдительность французов, он некоторое время вел себя совершенно мирно и послушно, отпраздновал примирение и повсюду прославлял величие Бонапарта…
Полина, радуясь такому повороту событий, продолжала сеять вокруг себя «удовлетворение», проявляя при этом такой темперамент, который удивлял даже видавших виды людей. Канцлер Паскье пишет в своих «Мемуарах»: «Солнце тропиков удивлялось ее пылу в любовных играх!..»Вскоре у этой неуемной молодой женщины появились другие желания. Взволнованная историями, которые рассказывали дамы ее окружения о «непомерных размерах органов у некоторых негров», Полина пожелала, как сказал Баррас, «произвести наглядное сравнение». Сделать это было очень просто: привлеченные ее красотой, негры с утра до ночи окружали ее дом.
Она начала с того, что потребовала организовать праздник с эротическими плясками. Это зрелище очень шокировало доброго и простодушного Норвена. «Нам было очень неловко, – пишет он, – прежде всего за нашу очаровательную генеральшу. Однако же, чтобы не проявлять презрения к бедным неграм, получавшим от плясок удовольствие, мадам Леклерк уселась на огромную подстилку из банановых листьев в некоем подобии павильона, который соорудили наши моряки под сенью источавших пленительные ароматы миндальных деревьев и олеандров. В конце концов мы вернулись в штаб-квартиру задыхаясь, если можно так выразиться, от отвращения, которое и поныне преследует меня, а негры, эти неутомимые танцоры, продолжали эту ужасную оргию до самого утра…»
Полина не разделяла отвращения Норвена. Возбужденная тем, что увидела, она сгорала от нетерпения отведать прелестей одного из этих здоровенных темнокожих молодцов, которых только что увидела в деле…Большинство современных писателей с удивительно забавной серьезностью утверждают, что Полина хотя и была очень возбуждена располагающим к любви климатом Сан-Доминго, но никогда не затаскивала в свою постель ни одного негра. «Она удовлетворилась, – пишет один из таких авторов, – тем, что полюбовалась на их наготу, как любуются произведением искусства».
Это поведение эстетки кажется нам, скажем сразу, несколько странным со стороны женщины, которая, как сказал некий автор мемуаров, «только и думала о том, кто бы поласкал ее пиковый туз»…
Кроме того, это противоречит тому, что рассказывают нам про нее современники.
Баррас очень категоричен, когда он рассказывает «о чрезмерном распутстве, которое она проявила не только в Европе и Сан-Доминго со всеми белыми, входившими в состав армии, но и с неграми, способности которых она решила сравнить со способностями европейцев»162.
В свою очередь, и Фуше заявляет чуть более лицемерно: «разогретая тропическим климатом, она пожелала познать всевозможные наслаждения».
И наконец, «Скандальная хроника времени империи» добавляет: «У Полины Бонапарт в Сан-Доминго было множество любовников. Она не ограничилась только тем, что успокаивала жар французов, оторванных от родимого края, она отведала – с наслаждением и как ценительница – ласк негров с этого острова. Некоторые из них хвастали своей удачей, и, таким образом, все прознали про эти поступки генеральши Леклерк»163.
Потому кажется вполне доказанным то, что Полина в Сан-Доминго получила-таки разноцветное удовольствие, о чем современные авторы непонятно почему стыдливо умалчивают или отрицают.Леклерку вскоре донесли о выходках его жены. Это его очень огорчило, и он стал думать, как бы прекратить это, не вызывая скандала. Идею ему подсказала неосторожность некоторых француженок. Однажды солдаты обнаружили в багаже Туссена-Лувертюра коробку, полную очень эротических писем, присланных главарю мятежников белыми женщинами…
Леклерк немедленно составил указ, который был расклеен по всему острову: «Белые женщины, которые спят с неграми, независимо от их положения, подлежат высылке во Францию».
Таким образом, Полина была косвенным образом предупреждена о грозящей ей опасности. Вынужденная из-за этого указа искать отныне менее экзотические удовольствия, она отдалась генералу Юмберу, который, как говорили, «носил роскошные усы и умело ими пользовался»…
Леклерк смог насладиться горьким удовольствием от сознания того, что он в очередной раз стал рогатым генералом.
В мае, подстрекаемые англичанами, негры снова восстали и возобновили партизанские действия против французов. Снова стали убивать мужчин, похищать женщин, содомизировать офицеров на площадях.
Муж Полины, полагавший, что в стране наступило спокойствие, был ошеломлен. И принялся спешно принимать меры к восстановлению порядка. Но, к сожалению, было слишком поздно, восстание уже охватило весь остров. К тому же, словно бы в довершение всех несчастий, на Сан-Доминго обрушилась страшная эпидемия желтой лихорадки.
Одной из первых жертв этой болезни стал Станислас Фрерон, умерший в июле. Вскоре эпидемия поразила и армию. За несколько месяцев, как сообщает нам Бернар Набон, «эпидемия унесла жизни 1500 офицеров, 25 000 солдат, 8000 моряков, 2000 гражданских чинов, 750 военных врачей».
Леклерк в ужасе написал: