Наречённая ветра
Шрифт:
— Но почему?
— Потому что весь мир поделен между ветрами и мы хозяйничаем лишь на своих землях. В древности, когда в нашем распоряжении было вдоволь людской силы, мы с легкостью пересекали границы. Причем могли делать это как будучи ветрами, так и в человеческом обличии. В те далекие времена я мог бы не только явиться в Найенну, но и наведаться в гости к самой Ларишаль, навестив сестрицу в ее обители.
— А сейчас не можешь? — она заранее знала ответ, но все равно спросила.
— Не могу, — подтвердил он, — если только не уподоблюсь Ларишаль и не присвою силу жертв. Но я этого не сделаю, и мы оба знаем, почему.
— А
— Я и сейчас бы их не испытывал, если бы не ты, — спокойно возразил Инослейв. — Я по-прежнему не разделяю твоего образа мыслей, но готов поступать в угоду тебе, лишь бы не видеть ужаса и разочарования в твоих глазах.
Эви устыдилась своего порыва. Она осыпала ветер упреками за былое, а ведь он и сейчас сдерживает свою природу только ради того, чтоб ее не расстраивать. Это дорогого стоит! И все же она не могла так просто оставить в покое его прошлое.
— Скажи, разве тебе не было жалко их? Ну хоть немного?
— Эвинол, прости за прямоту, но сильно ли ты жалела тех куриц, что лежали перед тобой на тарелке? — теперь уже злился ветер.
— Как ты можешь сравнивать?!
— Запросто.
— Так вот, выходит, что мы для тебя значим!
— Не вы, — он покачал головой. — Успокойся, Эви, — Инослейв приложил палец к ее губам, с которых было готово сорваться множество возражений. — Я устал объяснять разницу между тобой и любым другим человеком, неважно, из какой страны и эпохи. Только ты имеешь для меня значение, весь прочий род людской может катиться в бездну.
— Неужели за все бессчетные века с того времени, как ты обрел разум, ни один человек, кроме меня, не был тебе дорог?
Эвинол, с одной стороны, очень хотелось получить утвердительный ответ, с другой — с трудом верилось, что так может быть.
— А с чего бы мне к кому-то привязываться? — Инослейв пожал плечами. — Разумеется, в те времена, когда ветра могли жить среди людей, у нас не было недостатка в людском поклонении. Люди искали нашего покровительства, боролись за то, чтоб отличиться и привлечь наше внимание. Не сомневаюсь, что многие тешили себя надеждами на дружбу или любовь божества. И что с того? Какая в том ценность? Разве может тронуть преклонение низшего перед высшим? И совсем другое дело — ты, Эви, — он ласково провел пальцем по ее щеке, поднялся к виску, убирая упавшую на лицо прядь. — Люди древности любили богов, а ты полюбила ветер. Они ценили лишь наше величие и могущество, ты же оценила душу, саму сущность ветра. Ты ничего не боялась и ничего не ждала взамен, просто раскрыла передо мной свое сердце… тем самым навсегда завладев моим.
Очередное признание Инослейва застало Эвинол врасплох. В какой-то миг судьбы несчастных жертв показались ей далекими и неважными. В самом деле, может ли что-то быть важнее того, что ее любит ветер?
Эви тряхнула головой, словно стараясь выкинуть из нее сладостное наваждение. Она не может позволить себе раствориться в любви Инослейва и не может позволить ему остаться в стороне от происходящего. Вдвоем они обязательно должны что-нибудь придумать, чтобы помочь невинным, погибающим, по сути, из-за любви ветра и смертной. Раз уж они с Инослейвом вольно или невольно положили начало страшным событиям, им все это и расхлебывать. Сама Эвинол была готова на все, лишь бы прекратить бесчинство южного ветра в Найенне. Осталось убедить Инослейва помочь ей в деле спасения человеческих жизней, столь мало для него значащих.
— Инослейв, — она вложила в голос мольбу, — пожалуйста, не оставляй все как есть. Ты должен помочь этим несчастным!
— Должен? — он скептически изогнул бровь. — Но чего ради?
— Ради меня!
Глава 23
Гостья
Женщина, скорчившаяся на полу, пошевелилась. Давно пора. Ларишаль лениво потянулась и встала с трона. Пленница приподнялась, опираясь на руки, и огляделась. Наконец мутный взгляд уперся в Ларишаль.
— Ты кто? — хриплым голосом спросила женщина.
— Я? — она лучезарно улыбнулась. — Ларишаль, владычица Найенны.
— Владыку Найенны не так зовут. А ты, стало быть, и есть та ненасытная стерва? Не думала, что ты человек.
— Как ты смеешь меня оскорблять, ничтожество! — взвилась Ларишаль. — Я не человек. Я — ветер. Я — богиня.
— Оно и видно, — хмыкнула женщина, откидывая сильной рукой копну растрепанных черных волос от лица. — Животное ты, а не богиня. Кровожадная тварь.
Жертва поднялась и теперь стояла в полный рост, буравя Ларишаль взглядом, в котором вместо благоговения, восхищения и ужаса явно читалась насмешка. Наглая бабенка была высока и крепко сложена, почти не уступая мужчине. Смуглая, продубленная южным солнцем кожа покрылась морщинками на лице и руках. В черных, как деготь, волосах белели седые прядки, хотя до старости женщине было далеко.
— Не слишком ли дерзко для смертной? — прошипела Ларишаль. — Неужели ты не боишься, ничтожная?
— А чего мне бояться? — женщина уперла руки в бока. — Что ты мне можешь сделать, чего еще не сделала? Разлучить с родными? Отнять мать у троих детей? Жену — у мужа? Дочь — у родителей? Или, может, заставить соседей, с которыми мы много лет жили душа в душу, травить меня, вынуждая приковать себя к столбу проклятой цепью? Поздно, дрянь, хуже быть не может. Поэтому не стану я тебя бояться, и подавись своей хваленой божественностью!
— Ты забываешь, что я могу тебя убить, — ядовито напомнила Ларишаль.
— Да ну? Вот незадача! — бабенка явно издевалась. — И как это я так оплошала? Ах, точно! Я не боюсь тебя, стерва, потому что ты меня так и так убьешь. Не поболтать же ты меня сюда затащила.
— Верно, не поболтать, — она хищно улыбнулась, обнажая острые зубы. — Нет никакого удовольствия в том, чтобы болтать с вонючими простолюдинами, не понимающими, какая это честь — отдать свою силу ветру. Вот Инослейв был разборчивее, отхватил себе королеву. А мне приходится довольствоваться всяким сбродом. Ну, иди сюда, дерзкая смертная.
— Тебе надо, ты и подходи, — ответила нахалка. — Невелика птица, пройдешь пару шагов. А у меня ножки затекли, да к тому же я тебе не собака — цепью звенеть.
— Поговори у меня! — взвизгнула вконец взбешенная Ларишаль, вмиг оказываясь рядом с жертвой.
Она вцепилась в запястье женщины, стараясь как можно больнее впиться в кожу длинными и острыми, как лезвия, ногтями. Как жаль, что это единственная боль, которую можно причинить мерзавке! И кто это придумал идиотское правило, что при испитии жизненной силы жертва блаженствует, а ветер корчится в муках?