Народы моря
Шрифт:
— Тогда с тобой отправится вся наша армия! — шутливо перебил Пандорос.
— Не уверен, — возразил я, — потому что многие получат земли здесь. Не возле Хаттусы, потому что место здесь проклятое, приносит всем неудачи, в других городах, которые мы захватили. Командир отряда будет правителем города, а его воины получат земельные наделы с крестьянами. Тебе, Пандорос, я предлагаю стать правителем Пурусханды, как самого крупного города.
— Я согласен! — не раздумывая, произнес дориец.
Как подозреваю, ему уже давно хочется вырваться из-под моего командования. Вот пусть и правит в Пурусханде и отбивается от восточных и юго-восточных соседей, которые вскоре бросятся грабить хеттское наследие.
— А мне какой? — задал вопрос Эйрас.
— Ты останешься правителем
— Это легко! — сразу согласился Пандорос. — Теперь желающих отправиться с нами в поход будет тьма!
Тут он прав. За такую добычу, которую привезет каждый воин в свое новое имение, в мою армию сбегутся все отморозки нынешней ойкумены.
— Можно будет захватить Кар-Дуниаш, — предложил командир дорийцев.
Кар-Дуниашем сейчас называют Вавилон. Я бы с удовольствием сплавал туда, чтобы посмотреть, что собой представляет нынешний Вавилон, но тащиться сотни, если ни тысячи, километров по суше желания не было.
— Не в этом году, — сказал я. — Не раньше, чем закончу обустраиваться на новом месте. Да и вам надо обжиться здесь. Уверен, что многим не понравится смена власти в хеттских городах. Придется усмирять их.
— Это мы умеем! — хвастливо заявил Пандорос.
Он еще не подозревает, что такое — управлять государством, даже таким небольшим, как Пурусханда. Это не мечом махать на поле боя. Еще и мозги требуются, которыми дориец похвастаться не может. Впрочем, это его проблемы. Отныне судьба Малой Азии интересует меня лишь в той мере, в какой отсюда будет поступать дань, не говоря уже о том, что здесь будет твориться после моего перемещения в следующую эпоху.
Глава 78
По горной дороге на несколько километров растянулась колонны из разного рода повозок, вьючных животных и идущих пешком людей. Я несколько раз пытался подсчитать, сколько хеттов оправилось в путь со мной, но каждый раз сбивался. Тем более, что вместе с ними идут мои воины с захваченными рабами. Точно знаю, что больше пяти тысяч. Часть хаттусцев растворилась на первой части пути. Кто-то, в основном бедняки, вернулся в заброшенный город, не желая покидать родные места, кто-то, купцы и имеющие там влиятельных родственников, пошел на восток или юг, в другие хеттские города, не разграбленные нами, или в бывшие вассальные государства. Но вместо них к колонне присоединились жители захваченных нами городов. По большей части это была провинциальная знать, которая лишилась своих земельных наделов и домов в городе. Их собственность я раздал своим воинам, пожелавшим остаться там, а бывшим владельцам предложил другую, на не завоеванной пока земле. Как ни странно, многие знатные хетты отнеслись к этому с пониманием. У них всосанная с материнским молоком уверенность в своей избранности, в том, что рождены управлять низшими сословиями, и не важно, где эти холопы проживают. Отняли одних — дадут других. Такова воля богов и табарну. Главное, что не будут добывать хлеб насущный тяжким трудом.
В передней части колонны, сразу за воинским отрядом, едет в легкой крытой кибитке, запряженной парой мулов, моя вторая, очень юная и при этом старшая жена Пудухепа. Ей всего двенадцать лет. Невысокого роста, худенькая, с едва наметившейся грудью. У нее узкое лицо с тонкой светлой кожей и большие темно-синие глаза, которые кажутся испуганными. А может, не кажутся. Не знаю, как бы я на месте Пудухепы смотрел на человека, убившего ее отца и ставшего ее мужем. Впрочем, муж я чисто номинальный до первых ее месячных. Стараюсь не беспокоить девочку лишний раз. Пусть наслаждается путешествием. В отличие от большинства ее подданных, Пудухепе нравится поездка. За свою короткую жизнь она всего лишь несколько раз была в окрестностях Хаттусы, посещала вместе с родителями и свитой храмы, расположенные за крепостными стенами. Не удивлюсь, если она раньше считала, что за горами, видимыми с городских стен, заканчивается жизнь и суша и начинается море, которое окружает этот единственный остров, обжитый людьми. Завидев меня, девочка прячется, а потом появляется с золотым венцом на голове. В первую нашу встречу на Пудухепу нацепили столько золотых побрякушек, что ей даже пошевелиться было тяжело, стояла неподвижно. Видимо, решили, что в таком роскошном обрамлении любая девица покажется раскрасавицей. Я улыбаюсь своей юной жене, говорю, что в этом венце она еще красивее. Чем больше женщине мы врем, тем больше нравимся мы ей.
Следом за Пудухепой в такой же повозке едет Цуббаллани, верховный жрец бога грозы Тешибу. Старику дорога дается тяжело, но не ропщет. Каждый день, когда мы останавливаемся на ночь, он отправляется в обоз и проверяет, все ли боги в целости и сохранности? Мы везем с полсотни истуканов, изготовленных из разных металлов, по большей части железных. Каменных я отказался увозить, и они были разбиты хеттами на мелкие кусочки, чтобы не достались никому. Захватив какую-либо страну, хетты первым делом увозили к себе статуи местных богов, чтобы служили новым хозяевам. И ведь искренне верят в такую ерунду! Я уже не читаю атеистические лекции, потому что понял, что верующего переубеждать бесполезно, можно только заменить одну религию на другую, допустим, христианство на коммунизм или сайентологию. Поняв, что я не обманул его, что действительно намерен переселить, верховный жрец стал относиться ко мне со снисходительной доброжелательностью. Он ведь уверен, что намного старше меня. Вот и сейчас, завидев меня, Цуббаллани улыбается и приветственно машет рукой. Отвечаю ему тем же.
Когда я проезжаю мимо его повозки, говорит, щурясь от яркого солнца:
— Здесь теплее, чем у нас. Там, куда мы едем, так же тепло?
Такую дыру с холодными ветрюганами, как Хаттуса, в этих краях трудно найти. Мне кажется, высоко в горах и то лучше жить. Там, по крайней мере, дует не так сильно, как в окрестностях покинутой столицы хеттов.
— Да, — подтверждаю я. — И больше деревьев.
Я еду верхом на вороном жеребце в невиданном здесь ранее седле со стременами. То, как я сижу в седле и уверенно управляюсь конем, производит впечатление на хеттов. Они — не без оснований — считают народы моря варварами, боящимися лошадей и не способными управлять даже колесницей. Конь — привилегия знатного человека. Простолюдины ездят на волах, ослах, мулах. При этом я не только метко и далеко стреляю из лука с колесницы, но и с верховой лошади на скаку, что требует многолетней тренировки, желательно с детства, и чего не умеет никто из них. В придачу я умею считать и писать и читать, хотя и не знаю пока все хеттские клинописные иероглифы, позаимствованные у вавилоням, которые в свою очередь поживились у шумеров. Многие иероглифы сильно изменились, узнаю их с трудом. Зато хорошо читаю позаимствованное у финикийцев линейное письмо. Так что могу не сомневаться, что хетты без колебаний причислят меня к богам после смерти.
За повозками со знатью шагает отряд ахейцев. Эйрас, как и положено ахейскому командиру, шагает впереди. Он рад, что станет правителем Милаванды. В немалой степени из-за того, что Пандорос остался управлять Пурусхандой. У них с дорийцем так и не сложились такие же теплые отношения, как у обоих со мной. Теперь они будут встречаться реже, только в походах.
— Кто-нибудь из твоих воинов хочет отправиться со мной? — спрашиваю я Эйраса.
Он смотри снизу вверх на меня, сидящего в седле, и, медленно подбирая слова, отвечает:
— Я еще не всех опросил.
Ахеец не хочет говорить правду, что его воины имеют земельные участки возле Милаванды и не имеют желания уезжать из нее.
— Больше не спрашивай, — разрешаю я. — И без них хватает желающих. Просто воинов из твоего отряда я взял бы в первую очередь и дал им больше, чем остальным.
На самом деле мне нужны старые проверенные боевые товарищи, на которых я смогу положиться. Они бы стали тем скелетом, на который наросла бы остальная армия. Если начну упрашивать и прельщать, упрутся еще сильнее, а так у них появится подозрение, что могут получить больше, чем имеют.