Нарушенные обеты

Даниэльс Стефани

– Алло?

– Это я.

– Джек… Рада тебя слышать. С твоего прошлого звонка прошел целый час. Я уж начала думать, что ты меня забыл. – Он слышал теплоту и юмор в ее голосе.

Господи, неужели прошел уже целый час? Он совершенно потерял ощущение времени. Не потерял ли он еще и голову? Похоже, ему пора остудиться.

– Ты получила мои цветы?

– Так тот медведь, сделанный из цветов, был от тебя?

– А от кого же еще?

– Меня смутила записка, – ответила она. – Я не знаю никакого доктора Любовь.

– Поправка. Ты

не знала доктора Любовь.

– О’кей, доктор. Ты навещаешь больных по вызову?

– К счастью для тебя, я – именно врач «Скорой помощи».

– И как скоро ты оказываешь помощь? – спросила она.

Он бросил взгляд на часы.

– Как насчет девяти?

– Прекрасно. – Венди понизила голос до шепота. – Нэйт ушел до полудня.

– Еще лучше. Тогда скоро увидимся.

Венди только успела собрать и засунуть в шкаф разбросанную одежду и рассовать по полкам принадлежности для рисования, как раздался звонок Джека. Она встретила его долгим поцелуем. Затем он достал из кармана смятый листок бумаги и гордо вручил ей.

– Что это?

– Читай.

Она быстро пробежала глазами строки стихов и с трудом сдержала смех. Стихи были ужасны. Ее взгляд перешел на его лицо. Благодарение Богу, оно не было серьезным.

– Тебе не следовало этого делать.

– Господи, неужели так плохо?..

– Нет, я, конечно, польщена, что ты ради меня сделал эту попытку. – Выхватив бумагу из его рук, она громко прочла: – «Розы цветут, медведи любят мед. Хоть и хромая, доктор Любовь Венди за собой ведет». Или: «Венди, Венди, Венди, карие глаза. Как тебя я вспомню, катится слеза».

Она взвизгнула, когда он схватил ее за руку. Затащив в угол, он прижал ее так, что она не могла двинуться.

– Ты не годишься в критики. Ты должна знать, что у человека от любви начинают путаться в голове мысли.

– Про любовь там ничего нет, – ответила она. – Только мысли, которые путаются.

С быстротой опытного борца Джек подхватил ее на руки, перенес на диван и сам упал сверху. Она попыталась вырваться, но он быстро оказался на ней верхом. Его руки высвободили ее блузу из-под джинсов и двинулись по гладкой коже вверх.

– У нас соревнование по борьбе? – Венди лежала под ним, изгибаясь от прикосновений его рук, подбиравшихся к ее груди.

– Я знаю, как его выиграть, – ответил он, расстегивая ее блузу.

– Это действительно обезоруживает, – произнесла она, когда его губы накрыли ее сосок.

– Сдаешься?

– У меня есть выбор?

– Прекращай сопротивление – или я его подавлю.

– Выбираю первое. – Внезапно она почувствовала страх.

Что за сила высвободилась в нем, после того как она помогла ему лишиться невинности, думала Венди, расстегивая пуговицы его рубашки. Можно ли было их отношения назвать любовью? Руки остановились сами собой, поскольку ее вдруг охватили сомнения. А если это не любовь, то что тогда?

Голос Джека прервал ее размышления:

– Венди, ты куда-то пропала.

– Прости. Я задумалась.

– Неужели

у меня так плохо получается? – Он говорил ровным голосом, но в его глазах было видно удивление.

Она почувствовала себя виноватой из-за того, что не говорит вслух о своих сомнениях. Желая искупить вину, она взяла его лицо в ладони и поцеловала.

– Я просто утром была занята работой. Выставка совсем скоро. – Она оставила на краешке его рта поцелуй. – Ты просто замечательный. Так ты собираешься принудить меня к сдаче?

Выражение удивления исчезло из его глаз.

– Собираюсь.

– Так я сдаюсь.

У нее будет бездна времени подумать о своих сомнениях позднее.

Его рука двинулась по ее бедру. Наступило время, когда слова уступают дорогу чувствам.

Когда они оторвались друг от друга, Джек проследил глазами, как Венди с непередаваемой грацией прошла к шкафу и достала мужскую рубашку. Не отрывая глаз от ее гибкого тела, Джек оделся. Он не мог себе и представить, что связь с женщиной может произвести такое невероятное изменение в его обычно логическом, рациональном рассудке.

Уходя, он на прощание привлек ее к себе. Сначала взглянул в ее раскрасневшееся лицо, затем на ее рубашку, под которой ясно вырисовывались округлости груди. Им вдруг овладело чувство собственника, ревностно оберегающего свои владения.

– Это рубашка твоего старого приятеля?

– Нет, моя. У меня их несколько.

– А почему мужская?

– Когда я была маленькой, мой папа много путешествовал. Несколько лет он работал в дипломатическом корпусе в Испании.

Он прервал ее:

– Ты никогда мне об этом не говорила. – Неудивительно, что она так рассудительна. – Наверное, это было очень интересно?

– Вовсе нет.

Было заметно, что она не хочет касаться этой темы, но Джек хотел знать о ней все.

– Почему?

– Он часто надолго уезжал из дома. А когда возвращался, был очень занят. Слишком занят, чтобы иметь время для собственного ребенка…

– А мужские рубашки? – подсказал Джек.

– Однажды, когда он собрался уезжать надолго, я его не хотела отпускать и потянула за рукав так, что рукав порвался. – Она смотрела перед собой, вспоминая эту сцену. – Но отец не рассердился. Он снял рубашку и сказал, что оставляет ее вместо себя. Я могла носить рубашку и чувствовать его присутствие.

Грустно разглаживая складки, она на несколько мгновений превратилась в одинокого, забытого ребенка той поры.

– Он не очень меня баловал. Насколько я помню, это почти единственный его подарок. В тот вечер я надела рубашку, когда отправлялась спать. Со временем это стало моей привычкой. Теперь я покупаю мужские рубашки – в них я всегда чувствую себя в тепле и безопасности.

Хотя Венди и пыталась сделать свой рассказ бесстрастным, в ее голосе все же проскальзывала горечь, и Джек почувствовал, что его страх разочаровать ее каким-либо образом или нанести обиду получил новый импульс.