Нарушители спокойствия (рассказы)
Шрифт:
Фэлт облизнулся, его язык скользнул вниз, вверх и снова внутрь.
Прежде чем Клейборн успел снова нажать на курок, бока зверя вновь задрожали, и оружие задрожало в руке Клейборна, пистолет вырвался и с грохотом ударился о стену. Швы пистолета разошлись, из него посыпались капсулы, из силового отсека вылетела резкая голубая искра. Все, пистолет никуда не годен. — Клейборн беззащитен!
И снова этот рев.
Все ясно. Телекинез!
После того, как фэлт выполнит все, что задумал, он уйдет через выход в задней части пещеры. Зачем утруждать себя разбрасыванием камней у входа?
Зверь приближался. Клейборн отшатнулся, споткнулся о выступающий камень и тяжело рухнул на пол. Сидя, он пятился по полу пещеры, и, наконец, прижался спиной к камню, который запирал вход в пещеру. Он кричал, и звук эхом отдавался в его скафандре, в пещере, в ночи.
Все, что он мог видеть, все, что было во вселенной, — это фэлт, приближавшийся к нему, медленно-медленно, не торопясь. Наслаждаясь каждым мгновением.
Затем, внезапно, когда Клейборн пристально вгляделся в кольцо зеленых глаз, наполненных
Фэлт снова медленно облизал губы. Торопиться ему незачем. У него было все время мира… Его мира.
Джеффти пять лет
«JEFFTY IS FIVE». Перевод: Натальи Нестеровой
Следующая история и та, что последует за ней, мне очень дороги. Наверное, потому, что в каждой из них есть что-то от меня. Они взяты из моей собственной жизни, последняя из них — непосредственно из моей первой серьезной стычки с законом (мы еще вернемся к этому в должное время), а в этой рассказывается обо мне пятилетнем, я так и не вырос из этого возраста, в некоторых очень важных аспектах. Я не собираюсь впадать в истерику по этому поводу, но в глубине души я питаю слабость к Джеффти (с двумя «ф», пожалуйста, обратите внимание), потому что он такой милый ребенок, и он воплощает все мои воспоминания о книгах, радиопрограммах, фильмах и комиксах, которые я читал и любил в детстве. Однако жизненный урок, который следует извлечь истории, к этим моим воспоминаниям не имеет никакого отношения. Тут надо сказать вот что. Когда я писал эту историю, концовка казалась мне очень ясной, казалась настолько очевидной, что я и представить себе не мог, что это кого-то смутит. Но будь я проклят, если не каждый раз в колледже, чтение этой истории заканчивается тем, что студенты и профессор спорят о том, что же в конце концов произошло с Джеффти. И если я расскажу, если я объясню это вам, то вам станет не интересно читать. Итак, я не могу рассказать, какой жизненный урок для нарушителей спокойствия ждет вас в конце этой печальной и, возможно, немного сложной истории о том, как Настоящее всегда поглощает прошлое и оставляет вас на произвол судьбы. В вашем возрасте вы не можете себе представить, каково это — не уметь так быстро бегать, высоко прыгать, брать такую чистую ноту, работать всю ночь и танцевать буги-вуги весь день (или танцевать буги-вуги всю ночь и работать весь день). В вашем возрасте трудно понять человека моего возраста, понять каково это, когда ночь наступает быстрее, чем хотелось бы. Послушайте, в этой истории говорится о некоторых тревожных вещах: о том, как быстро меняется наш мир, как несправедливо он относится к невинности, и о том, что людям иногда приходится делать во имя доброты. Мне очень хочется объяснить вам финал этой истории, но я в ловушке, как фокусник, который не может раскрыть свой фокус. Просто запомните в качестве подсказки вот что. Раньше, когда электрические системы были гораздо хуже нынешних, происходило следующее. Когда в какой-нибудь тюрьме привязывали парня ремнями к электрическому стулу, нажимали на выключатель, и через него проходил ток, то свет мигал и тускнел по всему заведению. Запомните это и у вас не возникнет вопросов, когда дело дойдет до развязки. Еще одна подсказка заключается в следующем: обратите внимание на самых бледных персонажей этой истории, мать и отца Джеффти, которые являются порядочными людьми. Все, если я продолжу болтать дальше, я просто введу вас в заблуждение. А Рассказчик этого делать не должен.
Когда мне было пять лет, я играл с одним маленьким мальчиком — Джеффти. На самом деле его звали Джефф Кинцер, но товарищи по играм называли его Джеффти. Нам обоим было по пять лет, и мы с удовольствием проводили вместе время.
Когда мне было пять лет, шоколадный батончик «Кларк» был толстым в обхвате, как рукоятка бейсбольной биты, и почти шесть дюймов в длину, покрывали его тогда настоящим шоколадом, и он так здорово хрустел, если укусить его прямо посередине, а обертка пахла вкусно и свежо, когда ты разрывал ее с одного конца и держал в ней батончик, чтобы он не растаял у тебя в пальцах. Сегодняшний батончик «Кларк» тонкий, как кредитная карточка, вместо чистого шоколада используют что-то искусственное и ужасное на вкус, сам он весь мягкий и липкий и стоит центов пятнадцать или двадцать вместо славного правильного никеля [17] , к тому же упаковывают его так, чтобы казалось, будто размер у него как двадцать лет назад, только это не так; он стал тощим, уродливым, мерзким на вкус и не стоит даже пенни, не то что пятнадцати или двадцати центов.
17
Монета достоинством в пять центов.
Как раз в пять лет меня на два года отправили в Буффало в штате Нью-Йорк к тете Патрисии. Отец переживал «тяжелые времена», а тетя Патрисия была очень красивой и к тому же замужем за биржевым брокером. Два года они заботились обо мне. В семь лет я вернулся домой и стал разыскивать Джеффти, чтобы мы с ним снова могли вместе играть.
Мне было уже семь, а Джеффти по-прежнему — пять лет. Я не заметил разницы. Сам не знаю почему. Мне ведь было всего семь лет.
В семь лет я любил лежать на животе перед радиоприемником и слушать всякие замечательные передачи. Я привязывал заземлитель
Когда мне было десять, от старости умер дедушка, а меня считали «трудным ребенком», поэтому отправили в военное училище, чтобы я «взялся за ум».
Я вернулся, когда мне было четырнадцать. Джеффти все еще было пять лет.
Когда мне было четырнадцать, то по субботам днем я ходил в кино; билет на сеанс стоил десять центов, а попкорн готовили на настоящем масле, и я всегда мог рассчитывать, что там покажут вестерны, вроде фильмов с Лашем Ларю или с Диким Билли Эллиотом в роли Реда Райдера и с Бобби Блейком в роли Маленького бобра, или с Роем Роджерсом, или с Джонни Мак Брауном. Или это будет фильм ужасов, как «Дом кошмаров» с Рондо Хэтом в роли Душителя, или «Люди-Кошки», или «Мумия», или «Я женился на ведьме» с Фредериком Марчем и Вероникой Лейк; или эпизоды каких-нибудь замечательных сериалов вроде «Тени» с Виктором Джори, или «Дика Трейси», или «Флэша Гордона»; еще непременно три мультфильма, а также «Поговорим о путешествиях» с Джеймсом Фицпатриком, выпуски новостей, «Споем вместе»; а если я задерживался до вечера, то там была лотерея вроде «Бинго» или «Кено» и ужин из трех блюд. Сейчас я хожу в кино посмотреть, как Клинт Иствуд простреливает людям головы, словно это дыни.
В восемнадцать я пошел учиться в колледж. Джеффти все еще было пять лет. Летом я приезжал и работал в ювелирном магазине моего дяди Джо. Джеффти не менялся. Теперь я понимаю, что в нем было нечто странное, неправильное, жутковатое. Джеффти по-прежнему было пять лет и ни днем больше.
В двадцать два я окончательно вернулся домой, чтобы открыть у себя в городе по франшизе самый первый магазин телевизоров «Сони». Время от времени я видел Джеффти. Ему было пять лет.
Многое изменилось к лучшему. Люди больше не умирают от прежних болезней. Дороги стали лучше, а машины — быстрее. Рубашки теперь мягче и шелковистее. У нас есть книги в мягких обложках, хотя стоят они столько же, сколько раньше стоили хорошие книги в твердых. Когда у меня заканчиваются деньги, я могу жить за счет кредитных карт, пока мои дела не пойдут в гору. Но я по-прежнему считаю, что мы потеряли много хорошего. Вы знаете, что сейчас нельзя купить линолеум? Только виниловое покрытие на пол? Клеенки тоже больше не выпускают, и ты уже не сможешь вдохнуть тот особый, сладковатый запах бабушкиной кухни. Мебель уже не способна прожить тридцать или даже больше лет, потому что по результатам опросов выяснилось, что молодые домовладельцы предпочитают выбрасывать старую мебель и покупать новую цветастую рухлядь каждые семь лет. Пластинки тоже стали какими-то не такими: они уже не толстые и твердые, как раньше, а тонкие и гнущиеся… и мне это совсем не по душе. В ресторанах больше не подают сливки в молочниках, только какую-то искусственную бурду в пластиковых упаковках, и одной никогда не хватает, чтобы придать кофе нужный цвет. Стоит ударить кроссовком по капоту автомобиля, и на нем останется вмятина. Куда бы ты ни поехал — всюду одинаковые города с «Бургер кингами», «Макдональдсами», «Севен-элевенами» и «Тако-беллами», бесконечными мотелями и торговыми центрами. Может, все и в самом деле стало лучше, но почему я не перестаю вспоминать прошлое?
Когда я говорю, что Джеффти было пять лет, я не имею в виду, что он страдал умственной отсталостью. Не думаю, что так было. Для пятилетнего ребенка он был чертовски смышлен. Умненький, шустрый, милый и забавный малыш.
Но рост у него был всего три фута — слишком маленький для своего возраста, однако сложен пропорционально: никакой большой головы, странной формы челюсти и тому подобного. Милый пятилетний ребенок, который выглядел совершенно нормально. За исключением того, что на самом деле ему было столько же, сколько и мне — двадцать два года.
Когда он говорил, его голос был писклявым и тоненьким, как у пятилетнего; он ходил подпрыгивая и немного шаркая ножками, как пятилетний малыш; и говорил о том, что может интересовать пятилетку… о комиксах, игрушечных солдатиках, как с помощью прищепки прикрепить к переднему колесу велосипеда кусок картонки, чтобы спицы задевали ее и извлекали звук, похожий на рев моторной лодки, задавал вопросы вроде: почему здесь получается так, а не иначе, насколько высокая высота, насколько старая старость, почему трава зеленая, а слоны так выглядят? В двадцать два года ему было все еще пять лет.
Родители Джеффти представляли собой довольно удручающее зрелище. Я по-прежнему дружил с Джеффти, проводил с ним время, иногда брал на ярмарку, играл с ним в мини-гольф или ходил в кино, поэтому приходилось общаться и с ними. Мне это не приносило никакого удовольствия, ведь это было ужасно тоскливо. Но, с другой стороны, чего еще можно было ожидать от этих бедолаг? У них в доме жило странное чуждое существо — ребенок, который в двадцать два года оставался пятилетним, который навсегда наградил их сокровищем того особого состояния детства, но также лишил их радости увидеть, как их сын становится нормальным взрослым.