Нас больше нет
Шрифт:
— Тебя никто и не заставляет. Я их не боюсь, в деревне с детства на рыбалку гоняли, в огороде их откапывали.
— Что и стоило доказать — деревенщина.
— Ты, если посудить, тоже корнями из деревни. Только из другой, — язвительно замечаю я. — Юля откуда там, не подскажешь? Кажется, твоя мать на рынке работала, торговала молоком, если не ошибаюсь? Отец ведь там познакомился с ней. Он тогда еще далек от политики был.
— Замолчи. Это неправда.
— Зачем мне врать? — Выгибаю бровь, поднимая на нее
— Хочешь выше меня казаться.
— Не хочу никого обидеть, но моя мама была доктором биологических наук, а твоя колледж швейный окончила.
Настя надулась. Ответить нечего. Потому что и сама правду знает.
У меня нет цели обидеть Юлю, она прекрасная женщина, но и сестре стоит спуститься с небес. Она имеет все благодаря отцу, а не своему королевскому происхождению. А отец у нас один.
— Готово, забрасывай свою удочку, Давид следит за нами. И натяни на лицо улыбку, иначе, боюсь, он закроет нас в одном из тех непригодных для жизни домиков и заставит провести ночь вместе с крысами.
— Он не сделает этого, — с уверенностью заявляет Настя.
— Ты его совершенно не знаешь. А я жила с ним под одной крышей полгода. Он любит наказывать.
Правда, каким способом, не уточняю. Настя пусть сама себе надумает — в конце концов, он в ее глазах должен быть авторитетом, а не объектом воздыхания.
Я без проблем забрасываю удочку, сажусь на поваленное дерево. Настя пытается повторить за мной, но поплавок плюхается метра за два от нас. Я с трудом сдерживаю улыбку, наблюдая за ее потугами. Она что-то бубнит под нос, в конце концов сдается, садится на другой конец бревна и смотрит вдаль.
Я оглядываюсь назад. Давида уже нет.
— Ведро забыли, — говорю как бы между прочим.
— Брось, ты что, и в самом деле думаешь, мы что-то поймаем?
— Ты — точно нет. — Бросаю взгляд на поплавок, что недалеко от нас в воде маячит.
Минут десять молчим, потом Настя, заметив, что Давида нет, смелеет, бросает удочку на землю, отходит в сторону. Я не останавливаю ее. Мне от ее общества тоже душно. Сначала отца делили, теперь вот Давид ей приглянулся. Скорее бы все это закончилось и жизнь в прежнее русло вернулась.
Не знаю, сколько сижу так, но вдруг замечаю, как дергается поплавок сестры.
— Насть! — зову ее. — У тебя клюет! — С неверием смотрю на ее удочку.
У нее глаза расширяются, загораются восторг и удивление. Она срывается с места, подбегает ко мне.
— Что делать? — Застывает рядом, чуть ли не прыгая от нетерпения.
— Тяни.
— Точно!
Он хватается за удочку, я рядом с ней становлюсь. Она нетерпеливо крутит катушку, а потом просто дергает вверх, натягивая леску, и мы начинаем визжать. Дружно и громко. Потому что на крючке никакая не рыба, а…
— Гадюка! Господи! А-а-а! — Настя отбрасывает в сторону удочку, мы срываемся с места и начинаем бежать.
Я даже забываю о том, что хромаю. Не отстаю от резвой Насти. Адреналин переполняет меня, сердце стучит, норовя из груди выпрыгнуть.
Мы заскакиваем в дом, закрываем за собой дверь. На защелку. Словно гадюка способна отворить ее. Сползаем по стенке на пол, бросаем друг на друга взгляды, замираем и начинаем хохотать. От души.
— Гадюка поймала гадюку, — не могу сдержаться от едкого комментария.
— Если бы еще немного посидели, ты наверняка уродливую лягушку вытащила б, — говорит Настя, но в этот раз ее слова не обижают. Голос звучит не зло. Шутит, как и я.
Мы все еще улыбаемся, неловко друг на друга смотрим.
— Прости, я не считаю, что ты уродина, — внезапно говорит она, прочищая горло. Эти слова даются ей нелегко. — И мне жаль, что после аварии у тебя остались шрамы. Я не знаю, как жила бы, если бы со мной такое случилось.
Я опускаю взгляд на ее ноги. Она в коротких шортиках. Может себе позволить. Завидно.
— И ты прости за грубые слова, Настя. И пойми, что я никогда не стремилась забрать внимание отца. Ты ведь знаешь, мы с ним никогда не ладили. Ты с ним росла, а я с бабушкой. Долой с глаз, словно ненужного щенка выбросил.
На душе отчего-то грустно становится. Потому что я правду сказала. И хоть вслух никогда не признаюсь, но мне не хватало отца. Просто чтобы похвалил меня за оценки хорошие, разделил радость от того, что я выиграла очередную районную олимпиаду, был рядом, когда я волновалась перед выступлениями, и на коленки дул, потому что зеленка щипала.
На глазах появились слезы. Когда у меня будут дети, я все сделаю, чтобы в их жизнях было достаточно родительской любви и внимания. А для этого нужно выбрать «правильного» мужа. Чтобы меня любил и уважал и появлению детей радовался.
— Он любит тебя, — разрывает затянувшуюся тишину Настя. — Помню, раньше каждый вечер звонил твоей бабушке и спрашивал, как у тебя день прошел, все ли хорошо, не нужно ли чего-то. Подарки на праздники всегда тебе сам выбирал, — внезапно огорошивает меня она.
— Но… это ведь не исправит того, что он никогда не присутствовал в моей жизни напрямую. Я по пальцам сосчитать могу, сколько раз видела его до смерти бабушки. — Качаю головой и подтягиваю к груди колени.
Насте возразить нечего. Потому что это правда.
— Отцовская любовь досталась вам с Юрой, а я… я — это обязательство, которое никуда не денется, — с горечью произношу я.
— Он волновался за тебя, когда ты… улетела, — тихо говорит Настя, а в следующую минуту мы вздрагиваем и подскакиваем на ноги. Испуганно смотрим друг на друга. Потому что где-то вдалеке раздается выстрел. Один. Второй. Третий. Сердце пропускает удар.