Наш общий друг (Книга 1 и 2)
Шрифт:
– Миссис Хигден тоже так считает, сэр. Потому она и скрывала это от нее, все надеялась, что дело пойдет на поправку.
– Но ведь Джонни поправится?
– быстро проговорил Роксмит.
– Надеемся, - ответил Хлюп.
– Только бы внутрь не бросилась.
– Затем он сказал, что кто от кого "подцепил" - Джонни от питомцев или питомцы от Джонни - неизвестно, но питомцев сразу же отправили домой, и дома они "свалились". Все это время, продолжал он, миссис Хигден ни днем, ни ночью не спускает нашего Джонни с колен, а катать белье приходится теперь ему, одному Хлюпу, и "времечко у него сейчас горячее". При последних словах этот неказистый с виду образец преданности густо покраснел и заулыбался,
– Вчера вечером, совсем уж поздно, - снова заговорил Хлюп, - кручу я колесо, а сам слушаю, то ли это от катка шум, то ли наш Джонни так дышит. Поведешь сначала, и ничего, все ладно, а потом будто вздрогнет, и звук какой-то с перебоями, и вдруг захрипит, загудит, и опять все затихнет. Под конец я уж совсем перестал их отличать одного от другого. И наш Джонни тоже совсем запутался - иной раз каток припустит погромче, а он говорит: "Бабушка, душно!" Миссис Хигден подхватит его повыше, скажет мне: "Хлюп, пережди малость", и мы все трое примолкнем. А как только наш Джонни начнет дышать ровнее, я опять берусь за колесо, и опять все сызнова.
– Под конец рассказа взгляд у Хлюпа стал неподвижный, на губах появилась неопределенная улыбка. Потом лицо у него сморщилось, и, притворившись, что ему жарко, он неуклюже, но старательно размазал обшлагом слезы, выступившие на глазах.
– Вот беда!
– воскликнул Роксмит.
– Надо пойти рассказать миссис Боффин. А ты останься здесь.
Хлюп так и простоял на месте, разглядывая обои на стене, пока секретарь не вернулся с миссис Боффин. А следом за миссис Боффин в комнату вошла молоденькая девушка (по имени Белла Уилфер), разглядывать которую было гораздо приятнее, чем самые красивые обои.
– Бедный мой маленький Джон Гармон!
– воскликнула миссис Боффин.
– Да, сударыня, - сочувственно поддакнул Хлюп.
– А как тебе самому кажется, очень он плох?
– с присущей ей сердечностью спросила добрая женщина.
На такой вопрос надо было ответить правду, что не соответствовало намерениям Хлюпа, и, запрокинув назад голову, он испустил мелодический вой, завершившийся всхлипываньем.
– Неужто так плохо?
– воскликнула миссис Боффин - Почему же Бетти Хигден сразу мне этого не сказала!
– Она, видно, боялась, сударыня, - с запинкой проговорил Хлюп.
– Чего же тут бояться? Боже мой!
– Она, видно, боялась, сударыня, - робко повторил Хлюп, - как бы не повредить нашему Джонни. Ведь с болезнями столько хлопот, столько издержек! Ей часто приходилось видеть, что люди отворачиваются от больных.
– Но она должна была знать, - сказала миссис Боффин, - что я ничего не пожалею ради ребенка!
– Да, сударыня, а все-таки ей, верно, думалось по привычке, как бы не повредить Джонни, - дай, мол, я сама попытаюсь его выходить, и никто ничего не проведает.
Хлюп знал, о чем говорил. Спрятаться куда-нибудь, как прячется больное животное, уползти с глаз долой, забиться подальше и умереть, так чтобы никто тебя не видел, - вот что подсказывал этой женщине инстинкт. Прижать к груди милого ее сердцу больного ребенка, скрыть его, точно преступника, лишить всего, кроме своей ласки и терпения, - вот как понимала эта невежественная женщина идею материнской любви, преданности и долга. Милорды, почтенные господа и члены попечительных советов! Позорные факты, о которых нам приходится читать в газетах круглый год, из недели в неделю, постыдные проявления чиновничьего бездушия народу забыть труднее, чем нам. И вот где корень слепых, бессмысленных, застарелых предрассудков, составляющих столь разительный контраст с нашим великолепием и имеющих столь же мало поводов для возникновения - боже, спаси королеву и посрами неблагодарных!
–
– Бедняжке нельзя там оставаться, - сказала миссис Боффин.
– Мистер Роксмит, голубчик, посоветуйте, как нам быть!
Секретарь уже успел об этом подумать, и совещание не затянулось. Он все подготовит за полчаса, и тогда можно будет ехать в Брентфорд. "Возьмите, пожалуйста, и меня", - попросила Белла, почему и было приказано подать карету, чтобы поместились все. Хлюп же тем временем пировал один в комнате секретаря, получив полную возможность убедиться в существовании наяву таких волшебных вещей, как мясо, овощи, пиво и пудинг, рисовавшихся ему до сих пор лишь в мечтах. К концу пиршества пуговицы его стали с еще большей назойливостью напрашиваться на всеобщее внимание, кроме двух-трех вблизи пояса, которые скромно спрятались в образовавшиеся там складочки.
Карета и секретарь появились без задержки. Он сел на козлы, а Хлюп украсил собой багажник. И вот их экипаж снова остановился у "Трех Сорок"; миссис Боффин и мисс Белле помогли выйти, и они вчетвером пошли к домику миссис Бетти Хигден.
Но по дороге надо было зайти в игрушечную лавку и купить того самого благородного скакуна, описание статей и сбруи которого в свое время примирило с гостями сироту, тогда еще полного мирских интересов, - купить Ноев ковчег и еще желтую птичку-пищалку и еще солдатика, так отлично обмундированного, что, будь он в натуральную величину, его товарищи гвардейцы никогда бы не распознали в нем куклу. Нагруженные этими дарами, они подняли щеколду на двери домика миссис Хигден и увидели хозяйку, которая сидела в самом дальнем и самом темном углу комнаты, держа на коленях бедного Джонни.
– Бетти! Ну как он, мой маленький?
– спросила миссис Боффин, подсев к ней.
– Плохо ему! Плохо!
– ответила Бетти.
– Боюсь я, что не бывать маленькому ни моим, ни вашим. Ведь один он остался, все родные ушли к всевышнему, вот и его с собой зовут, уводят отсюда.
– Нет, нет!
– воскликнула миссис Боффин,
– А почему же тогда он сжимает кулачок, словно цепляется за чей-то палец, которого мои глаза не видят? Да посмотрите сами!
– Бетти раскутала горевшего, как в огне, ребенка и показала на его правую ручку, прижатую к груди.
– Вот все время так, а меня будто и нет тут.
– Он спит?
– Вряд ли. Ты не спишь, Джонни?
– Нет, - не открывая глаз, жалобно протянул ребенок.
– Джонни, посмотри, кто пришел - леди. И лошадку принесла.
К появлению леди Джонни отнесся с полным равнодушием, но лошадка другое дело. Приподняв отяжелевшие веки, он медленно улыбнулся при виде этого ослепительного существа и захотел взять его в руки. Лошадка была слишком большая, пришлось поставить ее на стул, чтобы он мог хоть полюбоваться ею и потрогать гриву. Но и на это его сил не хватило.
Джонни пробормотал что-то с закрытыми глазами, миссис Боффин не поняла его, Бетти, нагнувшись, переспросила и стала внимательно вслушиваться. Он повторил свои слова раз... другой... и лишь после третьего раза они поняли, что Джонни увидел тогда не только лошадку, а гораздо больше, чем можно было предположить, так как он спрашивал: "Кто эта "касивая леди"?" "Касивой", или красивой, леди оказалась Белла; такая похвала умилила бы мисс Беллу при всех обстоятельствах, но после обеда "обворожительной женщины" с отцом, после того, как сердце "обворожительной женщины" дрогнуло при виде его, такого жалкого, старенького, эти слова растрогали ее еще больше. Все движения Беллы были полны естественности и теплоты, когда она присела на каменный пол и обняла Джонни, который с детским восхищением перед всем юным и прекрасным протянул руки к "касивой" леди.