Наш общий друг (Книга 1 и 2)
Шрифт:
– Если мистер Роксмит считает себя выше нашего общества, - заявила мисс Белла, тряхнув головкой, - я бы на вашем месте оставила его в покое.
– Нет, душенька, не в том дело, - проговорил мистер Боффин после короткого раздумья.
– Он вовсе не считает себя выше нашего общества.
– Так, может быть, он считает себя ниже его?
– сказала мисс Белла. Ему лучше знать.
– Нет, душенька, опять не то. Нет, нет, - повторил мистер Боффин, снова подумав и покачав головой, - Роксмит человек скромный, но самоуничижением он не страдает.
– Так в чем же тогда дело, сэр?
– спросила мисс Белла.
– Убей меня бог, не знаю!
– воскликнул мистер Боффин.
– На первых порах он не желал встречаться только с одним мистером Лайтвудом. А теперь всех избегает, кроме вас.
"Ого-го!
– протянула мысленно мисс Белла.
– Вот оно что! Скажите на милость!
– Ведь мистер Мортимер Лайтвуд обедал у Боффинов раза два-три, а кроме того, она встречалась с ним в других домах, и он оказывал ей внимание.
– Довольно смело со стороны какого-то секретаря и папиного жильца ревновать меня!"
То, что папина дочка так пренебрежительно отзывалась о папином жильце, могло показаться странным, но эта странность была не единственной в характере девушки испорченной вдвойне: испорченной сначала бедностью, а потом богатством. И пусть наше повествование позволит этим странностям распутаться самим собой.
"Подумать только!
– мысленно восклицала исполненная презрения мисс Белла.
– Папин жилец предъявляет на меня какие-то права и не подпускает ко мне женихов! Нет, в самом деле, это уж чересчур! Мистер и миссис Боффин открывают передо мной такую широкую дорогу, и вдруг - кто же?
– секретарь и папин жилец позволяет себе вмешиваться в мои дела!"
А ведь не так давно Беллу взволновало открытие, что она нравится этому секретарю и папиному жильцу. Но тогда в ее жизни еще не играл никакой роли ни великолепный аристократический особняк, ни портниха миссис Боффин.
И все же, несмотря на свою кажущуюся скромность, этот секретарь и папин жилец личность чрезвычайно навязчивая, по мнению мисс Беллы. Каждый раз в окне его кабинета горит свет, когда мы возвращаемся со спектакля или из оперы, и каждый раз он тут как тут - помогает нам выйти из кареты. Каждый раз миссис Боффин сияет при виде его и обращается к нему с приветливостью, поистине возмутительной, как будто планы этого человека можно принимать всерьез и одобрять!
– Вы никогда не просите меня передать что-нибудь вашим домашним, мисс Уилфер, - сказал однажды секретарь, встретив ее случайно, с глазу на глаз, в большой гостиной.
– Я буду счастлив выполнить любое поручение.
– Как это понимать, мистер Роксмит?
– осведомилась мисс Белла, томно опуская глаза.
– Как понять слово "домашние"? Я говорю о доме вашего отца в Холлоуэе.
Она вспыхнула от этого упрека, сделанного так искусно, что его можно было принять за прямой, чистосердечный ответ на ее вопрос, и сказала еще холоднее, подчеркивая каждое слово:
– О каких передачах и поручениях вы изволите говорить?
– О приветах и поклонах родным, которые, как я полагаю, вы так или иначе передаете, - тем же спокойным тоном ответил секретарь.
– Мне было бы очень приятно, если бы вы воспользовались такой оказией. Ведь я, как вам известно, ежедневно бываю и тут и там.
– Незачем об этом напоминать мне, сэр.
Она слишком поторопилась осадить "папиного жильца" и сама это почувствовала, встретив его спокойный взгляд.
– Мои родные не так уж часто присылают мне... как вы изволили выразиться?
– ах да, поклоны и приветы, - заявила мисс Белла, спеша найти себе оправдание в том, что ею пренебрегают.
– Они часто справляются о вас, и я сообщаю им то немногое, что знаю.
– Надеюсь, ваши сообщения правдивы!
– воскликнула Белла.
– Надеюсь, вы не сомневаетесь в этом, так как малейшее сомнение обернулось бы против вас.
– Нет, разумеется, не сомневаюсь. Я заслужила упрек, он вполне справедлив. Извините меня, мистер РОК-СМИТ.
– Ваши извинения выказывают вас с такой хорошей стороны, что я не могу не принять их, - с чувством проговорил он.
– Простите меня за эти слова, они вырвались невольно. Но вернемся к тому, с чего мы начали. Ваши родные, вероятно, думают, что я рассказываю вам о них, передаю приветы и прочие весточки. Но мне не хочется беспокоить вас, а вы сами о доме никогда не спрашиваете.
– Завтра, сэр, - сказала Белла, глядя на него так, словно он чем-то уязвил ее, - я собираюсь навестить своих домашних.
– Вы говорите это...
– он запнулся, - мне или для передачи им?
– Как вам будет угодно.
– Значит, и родным и мне? И можно передать им это?
– Если хотите, пожалуйста, мистер Роксмит. Но я так или иначе приеду завтра.
– Тогда я предупрежу их.
Секретарь постоял минуту, видимо давая Белле возможность продолжить разговор, если она того пожелает. Но девушка молчала, и он вышел из гостиной. Оставшись одна, мисс Белла, к своему удивлению, убедилась, что из этой короткой беседы можно сделать два любопытных вывода. Первый: когда мистер Роксмит уходил, вид у нее был, несомненно, покаянный, и сердцем она тоже чувствовала раскаяние. Второй: у нее и в мыслях не было навестить родных до тех пор, пока она не сказала ему об этом, как о чем-то решенном. "Не понимаю ни себя, ни его!
– недоумевала она.
– Ему никто не давал права властвовать надо мной! И почему вдруг я стала считаться с ним, когда мне до него нет никакого дела?"
По настоянию миссис Боффин Белла должна была совершить свою поездку в карете, и на другой день она отправилась домой с большой помпой. Миссис Уилфер и мисс Лавиния долго обсуждали возможность и невозможность приезда Беллы в столь роскошном экипаже, но, завидев карету из окна, за которым они прятались в ожидании, решили задержать ее у дверей как можно дольше для того, чтобы подавить таким великолепием соседей и вызвать среди них переполох. Вслед за тем обе дамы, спустившись в так называемую гостиную, приготовились принять мисс Беллу с подобающим случаю полным безразличием.
Гостиная эта была очень маленькая и очень убогая, а лестница, которая туда вела, - очень узенькая и совсем покосившаяся. Сам домишко со всем его убранством был жалкой противоположностью великолепному аристократическому особняку. "Просто не верится, - подумала Белла, - что я когда-то могла жить здесь".
Мрачная величественность миссис Уилфер и прирожденная дерзость Лавви не улучшили настроения Беллы. Белле надо было хоть немножко помочь, но на помощь к ней никто не пришел.
– Какая нам оказана... честь!
– произнесла миссис Уилфер, подставляя дочери щеку, не более приятную и желанную для поцелуя, чем ложка с оборотной стороны.
– Ты, вероятно, скажешь, Белла, что твоя сестра Лавви заметно выросла.