Наш общий друг (Книга 1 и 2)
Шрифт:
– Как? В ваши годы, с вашей наружностью? Право, милочка, вы меня удивляете!
– Не знаю, - после долгого колебания начинает мисс Подснеп, бросая робкие взгляды на тщательно подкрашенное лицо миссис Лэмл, - может, я и любила бы танцевать, если бы... ведь вы никому не расскажете, нет?
– Дорогая моя! Никому на свете!
– Да, я верю, что вы не расскажете. Может, я и любила бы танцы, будь я трубочистом на майском празднике *.
– Бог мой!
– в изумлении восклицает миссис Лэмл.
– Ну вот! Я так и знала, что вы удивитесь. Но вы ведь никому не скажете, нет?
– Право, душенька, - отвечает миссис Лэмл, - теперь, когда я с вами разговариваю, мне еще больше захотелось познакомиться с вами поближе, чем прежде, когда я только смотрела на вас издали. Как мне хочется, чтобы мы с вами стали настоящими друзьями! Попробуйте подружиться со мной. Право! Вы не думайте, что я такая уж старозаветная матрона, - я ведь, знаете ли, совсем недавно вышла замуж; вы видите, я и сейчас одета как полагается новобрачной. Ну, так что же трубочисты?
– Т-сс! Ма услышит.
– Она ничего не может услышать оттуда, где теперь сидит.
– Напрасно вы так думаете, - говорит Джорджиана, понизив голос.
– Я хотела сказать только одно: что трубочистам, должно быть, очень весело танцевать.
– И что вам тоже было бы весело, будь вы трубочистом?
Мисс Подснеп многозначительно кивает.
– Так, значит, сейчас вам не весело?
– Что вы!
– говорит мисс Подснеп.
– Это такой ужас! Если б у меня хватило злости и сил убить кого-нибудь, я бы убила своего кавалера!
Эта точка зрения на искусство Терпсихоры, практикуемое в обществе, настолько нова, что миссис Лэмл в немом изумлении взглядывает на своего юного друга. Та сидит в принужденной позе, нервно перебирая пальцами и тщетно стараясь спрятать свои локти. К этой недостижимой при открытом бальном платье цели, казалось, постоянно направлено все ее существование - и безрезультатно.
– Это очень дурно, не правда ли?
– спрашивает мисс Подснеп с покаянным выражением лица.
Миссис Лэмл, не зная хорошенько, что ей ответить, ограничивается поощрительной улыбкой.
– Нет, танцы просто мука для меня, - продолжает мисс Подснеп, - и всегда были мукой! Я так боюсь опозориться. И это до того стыдно! Никто не знает, что я выстрадала у мадам Сотез, где меня учили танцам, придворным реверансам и прочим ужасам, то есть пытались научить. Мама все это умеет.
– Во всяком случае, это дело прошлое, милочка, - соболезнующим тоном замечает миссис Лэмл.
– Да, конечно, - возражает мисс Подснеп, - но только от этого мне не легче. Здесь еще хуже, чем у мадам Сотез... Ма была и там, она и сейчас тут, только па тогда не было, и гостей не было, и настоящих кавалеров там тоже не было. О боже мой, ма говорит с тапером у рояля! Она подходит к этому гостю! Ох, я знаю, она сейчас подведет его ко мне! Ой, не надо, не надо! Не подходите, не подходите ко мне!
– Мисс Подснеп испускала жалостные вопли, зажмурясь и прислонившись затылком к стене.
Но Людоед, ведомый ма, уже подходит к ней, и ма представляет его:
– Джорджиана, это мистер Грампус!
– Людоед хватает свою жертву и в передней паре тащит ее к своему замку. Засим незаметный автомат, следивший за полем действия, начинает играть бесцветную и вялую кадриль, и шестнадцать учеников Подснепа пускаются отплясывать фигуры. Первая: Вставание в восемь и бритье в четверть девятого; Вторая: Завтрак в девять; Третья: Отъезд в Сити в десять; Четвертая: Возвращение домой в половине шестого; Пятая: Обед в семь - и "грандшен" - общий хоровод.
Пока торжественно совершались эти танцевальные обряды, мистер Альфред Лэмл (нежнейший из супругов), подошел к стулу миссис Лэмл (нежнейшей из жен) и, опершись на его спинку, стал играть браслетом своей супруги. С этой легкою и небрежною игрой, как можно было бы заметить, отчасти не вязалось мрачное выражение лица миссис Лэмл, которая прошептала несколько слов в жилетку мистера Лэмла и в ответ, видимо, получила какое-то наставление. Но все это прошло легко и мимолетно и растаяло, словно дыхание на зеркале.
Как только было выковано последнее звено цепи - грандшен, незаметный автомат умолк, и все шестнадцать танцоров, пара за парой, стали прохаживаться среди мебели. Тупость Людоеда просто бросалась в глаза, ибо это благодушное чудовище, полагая, что доставляет удовольствие мисс Подснеп, без конца водило ее по комнате, рассказывая о каком-то состоянии стрелков из лука; а его жертва, возглавляя медленно движущуюся по кругу процессию из шестнадцати человек - нечто вроде похоронной карусели - шла, не поднимая глаз, и только однажды украдкой бросила на миссис Лэмл взгляд, полный глубокого отчаяния.
Наконец процессию разогнал сильный запах мускатного ореха, влетевший в двери гостиной наподобие выстрела; и в то время, как гостей обносили этой душистой пряностью, разведенной несколькими стаканами подкрашенного кипятку, мисс Подснеп вернулась на свое место рядом с новой подругой.
– О господи!
– сказала мисс Подснеп.
– Слава богу, кончилось! Надеюсь, вы на меня не смотрели?
– А почему бы не смотреть на вас, душенька?
– Ну, я ведь себя хорошо знаю, - сказала мисс Подснеп.
– Я вам скажу, что я о вас знаю, - возразила миссис Лэмл с самой обаятельной улыбкой, - вы застенчивы, и совсем напрасно, ведь вам нечего стесняться.
– Вот ма не стесняется, - отвечала мисс Подснеп.
– У, ненавижу! Убирайся отсюда вон!
Эти слова были сказаны шепотом и относились к галантному Грампусу, который любезно и вкрадчиво улыбнулся Джорджиане, проходя мимо.
– Извините, милая мисс Подснеп, но я, право, не вижу...
– начала было миссис Лэмл, но Джорджиана прервала ее.