Наш общий друг (Книга 1 и 2)
Шрифт:
Мистер Лэмл бросает отнюдь не любящий взгляд на подругу своих радостей и печалей и что-то ворчит сквозь зубы, но тут же спохватывается.
– Вопрос за вопрос. Теперь опять моя очередь, миссис Лэмл. Кто это вам внушил мысль, что я человек состоятельный?
– Вы сами. Не станете же вы отрицать, что всегда выступали передо мной в этой роли.
– Но вы тоже кого-нибудь спрашивали. Ну, миссис Лэмл, откровенность за откровенность. Кого вы спрашивали?
– Я спросила Вениринга.
– А Вениринг знает обо мне не больше, чем о вас,
Прогулка снова продолжается в молчании, затем новобрачная резко останавливается и гневно восклицает:
– Никогда не прощу этого Венирингу!
– Я тоже, - отзывается новобрачный.
После этого они опять гуляют: она все так же сердито тычет зонтиком в песок, оставляя в нем ямки, он все так же волочит за собой уныло опущенный хвост. Наступил отлив, и кажется, что море оставило их вдвоем на оголенном берегу. Чайка проносится над самыми их головами и хохочет над ними. Только что эти темные валуны покрывала золотистая гладь, а теперь они всего-навсего скользкие камни. Насмешливый рев доносится с моря, и волны вдали громоздятся одна на другую, спеша взглянуть на попавшихся в ловушку обманщиков, и снова пуститься плясать в дьявольски-злобном веселье.
– Когда вы говорите, что я вышла за вас по расчету, - сурово начинает миссис Лэмл, - для чего вы делаете вид, будто была какая-нибудь возможность выйти за вас по любви?
– И опять-таки этот вопрос можно рассматривать с двух сторон, миссис Лэмл. А для чего притворяетесь вы?
– Сначала вы обманули меня, а теперь оскорбляете!
– восклицает миссис Лэмл, и грудь ее волнуется.
– Вовсе нет! Начал не я. Вы сами задали такой двусмысленный вопрос.
– Я сама!
– повторяет новобрачная, и зонтик ломается в ее разгневанной руке.
Его лицо становится мертвенно-бледным, на носу проступают зловещие пятна, словно пальцы самого дьявола касаются его то тут, то там. Но он умеет сдерживаться, а она нет.
– Бросьте зонтик, - советует он спокойно, - он больше никуда не годится и только делает вас смешной.
Тогда она в ярости называет мистера Лэмла "наглым негодяем" и с такой силой отшвыривает обломки зонтика, что они попадают в Лэмла. Следы пальцев на мгновение проступают сильней, но он по-прежнему идет рядом с ней.
Миссис Лэмл разражается слезами и говорит, что она самая несчастная женщина, обманутая и обиженная, как никто на свете. Потом говорит, что покончила бы с собой, если б у нее хватило на это духу. Потом называет его низким обманщиком. Потом спрашивает, почему, если эта гнусная авантюра не удалась, он не убьет ее своими руками теперь, когда все обстоятельства ему благоприятствуют? Потом снова плачет. Потом снова приходит в ярость и поминает каких-то мошенников. В конце концов она садится на камень, обуреваемая всеми страстями, ведомыми и неведомыми женскому полу. В то время как с ней происходят такие перемены, на его носу то выступают, то пропадают белые пятна, словно клапаны флейты, на которой играет дьявольская рука. И под конец его
– Вставайте же, миссис Лэмл, и давайте поговорим разумно.
Она, не обращая на него внимания, сидит на своем камне.
– Вставайте, я вам говорю!
Подняв голову, она презрительно смотрит ему прямо в глаза и повторяет:
– Вы мне говорите! Вы?
Она снова опускает голову, будто не замечая, что он пристально смотрит на нее, но по всей ее позе видно, что она это чувствует и что ей не по себе.
– Довольно, идемте! Вы слышите меня? Вставайте! Она встает, повинуясь ему, и они снова идут, но теперь уже к дому.
– Миссис Лэмл, оба мы обманывали, и оба обманулись. Оба кусались, и оба попались в ловушку. Таково в двух словах положение дел.
– Вы сами искали моей руки...
– Тс! Довольно об этом! Мы оба очень хорошо знаем, как было дело. Что толку разговаривать, когда истины все равно не скроешь. Дальше! Я обманулся в своих надеждах и сыграл жалкую роль.
– Разве я ничего не значу?
– Кое-что значите... речь зашла бы и о вас, если б вы подождали минутку. Вы тоже обманулись в своих надеждах и сыграли жалкую роль.
– Роль обиженной!
– Теперь вы достаточно успокоились, Софрония, и сами можете видеть, что если вы обижены, то и я обижен не меньше, и потому одни слова здесь не годятся. Когда я думаю о прошлом, мне удивительно, как я мог быть таким дураком, что поверил вам на слово.
– А когда я думаю о прошлом...
– прерывая его, вскрикивает новобрачная.
– А когда вы думаете о прошлом, вам удивительно, как вы могли быть... вы извините меня за слово?
– Конечно, если это за дело.
– ...такой дурой, чтобы поверить мне на слово. Но глупость уже сделана и мной и вами. Я не могу избавиться от вас, вы не можете избавиться от меня. Что же из этого следует?
– Позор и нищета, - горько отвечает новобрачная.
– Не думаю. Следует взаимное понимание, и, по-моему, оно может нас вывезти. Тут я разделяю мою речь (дайте мне вашу руку, Софрония) на три пункта, для краткости и ясности. Во-первых, довольно с нас и того, что произошло; к чему еще унижать себя оглаской? Так что давайте условимся молчать на этот счет. Хорошо?
– Хорошо, если это возможно.
– Почему же нет? Ведь мы отлично притворялись друг перед другом. Неужели же мы, сговорившись между собой, не сможем притворяться перед обществом? Решено. Во-вторых, нам надо отплатить Венирингам, нам надо отплатить и всем другим; пускай они обманутся так же, как обманулись мы. Вы согласны?
– Да. Согласна.
– Вот мы, не споря, дошли и до третьего. Софрония, вы назвали меня авантюристом. Да, я авантюрист. Говоря прямо, без комплиментов, я авантюрист. И вы авантюристка, дорогая моя. И многие другие. Условимся не выдавать нашей тайны и действовать заодно для осуществления наших планов.