Наш последний эшелон
Шрифт:
– Ты охренел?!
– А-а, привет… Я к тебе!
Я не впускаю, в голове стоит сон, хочется плакать.
– Давай выпьем. А?
– Не хочу.
– Да дава-ай!
– Иди домой, Славян.
Он вытаскивает из кармана банку водки «Асланов». Я еще не пил баночной водки, но сейчас мне не до этого, мне надо быть одному.
– Я уже сплю, Слав, извини.
– Год кончается, хреново так… Давай, а?
– Нет, не хочу.
– А я с Ленкой вот… разругался. Давай?
– Нет, пока.
И я захлопнул дверь. Славка ругался там, пнул в дверь пару раз и вскоре ушел… Он прав: хреново, закончился еще один год, надо пить водку… Вот что делает театр с людьми. Скорей на кровать… По «ОРТ» – фильм
1995 г.
Легкая прогулка
Сегодня такой вечер, что невозможно не прогуляться. Середина апреля; солнце наполовину скрылось за ближайшей девятиэтажкой, добротно прогрев город своими острыми лучами. Я влез на подоконник, высунул голову из форточки – теплынь. И людей внизу ходит много, и ходят они не спеша, будто устали за зиму торопиться. Гуляют. И я тоже пошел гулять. День позади никакой, даже нечего вспомнить, может, вечер подарит мне что-нибудь интересное.
Дом, в котором живу, находится рядом с автовокзалом, напротив рынка. Рынок уже опустел, а возле его ворот – последний очаг торговли: мороженщицы, бабульки с семечками и пивом. Парочка пьяных лежит в куче пустых коробок из-под сигарет и бананов… Да, кстати, надо купить жевательной резинки, чтоб при общении источать аромат ягоды или фрукта, людям ведь это нравится… Так, эта слишком жесткая, а эта дороговата. Вот «Стиморол» мне подойдет.
– Без сахара, пожалуйста!.. Спасибо.
Рынок отдыхает после бурного дня, после криков, возни, толкотни. Сейчас он такой непривычный, немного жутковатый. Самодельные киоски-кабинки, кое-как сляпанные из арматурин, фанеры, кусков рубероида, похожи на клетки в передвижном зоопарке…
Вот юноша-дворник подметает многострадальный асфальт между стеной центрального павильона и длинными рядами, где зимой обычно продают одежду, а летом – плоды труда со своих садово-огородных участков, которые почему-то называют высокопарным именем – дачи. У дворника унылое, серое от пыли лицо и одежда нарочито рабочая: обрезанные кирзовые сапоги, заводские штаны, фуфайка, бесформенная шапка-ушанка. Метет. Скребут об асфальт сточенные березовые ветки, летят из-под них окурки, чеки, фантики. Я засмотрелся, остановился, закурил. Действительно, интересная картина – обезлюдевший рынок, дворник-санитар, монотонные звуки метлы, уродливые постройки, мусорные контейнеры, а кругом весна, теплый и вкусный воздух, полный молодой жизни, зовущий к радости… Пареньку б сейчас на дискотеку, на свидание побежать, а приходится вот общаться с этой метлой,
Солнце зашло, но часа два еще будет вот так – светло и ясно, улицы будут оживлены прохожими, воздух не остынет моментально, как обычно случается в марте, когда днем почти жарко, а ночью – зима. Нет, теперь все уже прочно. Лужи высохли, слегка зазеленели газоны, дети играют в летние игры, у подъездов вяло беседуют пенсионеры, наблюдая за своими внучатами. Девушки такие симпатичные, манящие, что глаза сами устремляются на их покрытые косметикой лица, на ноги, обтянутые тонкими колготками… В парке «Орленок» свалили несколько тополей, и значит, эта весна стала для них последней. На скамейках все те же милые девушки, курят фильтровые сигареты. Я иду медленно, рассматриваю их, мечтаю: «Вот эту. Нет, лучше эту. И эту, само собой!» Как много их, как много! И какие они недоступные…
Так, куда бы пойти? Этот воздух, особы в коротких юбках, весь этот теплый хороший вечер направляют меня к дому Люды Воронцовой, еще более милой девушки, чем все, которых увидел сегодня, потому что я с нею знаком. Она живет одна, точнее – с двухлетним сыночком, в однокомнатной квартире, где ванная и туалет раздельно, есть цветной телевизор, и, если бы не ребенок, было б довольно уютно.
– Здравствуй, Люда!
– А, проходи.
Люда приветливо улыбается, но лицо усталое, измотанное рабочим днем, постоянной активностью сына.
– Раздевайся. Чай будешь?
– Как хочешь.
– Тогда будешь…
Она ушла на кухню, я снимаю пальто, ботинки; маленький Дима смотрит на меня, сунув в рот пальчик. Я сделал гримасу, он, завизжав, убежал.
– Сегодня очень хороший вечер.
– Да, – равнодушно согласилась Люда.
– Все работаешь?
– Конечно. А ты?
– Нет, нет…
Мы не виделись почти месяц и, оказывается, ничего не изменилось в наших жизнях: Люда по-прежнему продавщица в гастрономе №14, в хлебном отделе, сынок ее заметно не подрос, я тоже такой же… И не работаю.
– И ничего новенького? – уточняю я.
Люда пожимает плечами. Дима сидит у нее на коленях, жует сосиску, потом вытаскивает изо рта кусочки, бросает на стол.
– Ешь давай, что еще за фокусы! – сердится мамаша.
– Пити, пити, – просит малыш.
Люда поит его из чашечки остывшим чаем. Дима делает глоток, отворачивается:
– Не-е!
Он сползает на пол, бежит в комнату, там спотыкается обо что-то, падает и начинает реветь. Люда уходит к нему, успокаивает. Когда вернулась, я говорю:
– Тяжело с ним, да? А вот лет через пятнадцать что будет… Станет каким-нибудь, вроде меня.
– Не дай бог! – пугается Люда.
– Пойдем погуляем.
– Димке спать пора, и мне тоже… еле шевелюсь после всех этих…
– После рабочего дня?
Люда грустно кивает.
– Когда я работал в столовой на заводе радиоприборов в Петрозаводске, я засыпал прямо в поварской раздевалке. Постоишь на раздаче…
– Как тебя в Петрозаводск-то занесло?
Я гордо скривил губы:
– Жизнь, Люда, жизнь. Твой Димочка тоже возьмет вот и вырастет.
– Уж его я не отпущу! – твердо заявила Люда.
– Будто он спросит. Хе-хе! Это сейчас: «марш спать», «вставай, в садик пора», «не лезь туда, кака!» – а потом… – Я безнадежно махнул рукой. – Спасибо за чай, пойду.
– Пойдешь?
– Ну, вам пора спать. Завтра снова к восьми побежите…
– Да-а…
Бедная. И когда я о ней думаю, она мне нравится, меня тянет к ней, а прихожу – наоборот. Может быть, это из-за маленького противного Димы? Всегда забываю, что он существует, а ведь он – непременная часть Люды, он постоянно при ней, а я детей так не люблю…