Наш Современник 2006 #2
Шрифт:
Обижался ты на Касмынина за стихи своего приятеля, теперь можешь обижаться на меня, потому что я мог отобрать только два стихотворения. Как их пристроить, подумаю.
Статью о Свиридове пристроить нет возможности: и ничего существенного ты о нём не сказал, да и не мог, ибо с ним встреч не имел, а его письма к тебе представляют ценность только для тебя.
Февральский номер “Нашего современника” с твоими стихами ты уже, вероятно, получил. Сильные стихи.
Самому мне жить невмоготу. Особенно заедает семья, вот тут уж полное, враждебное непонимание. Ну да ладно.
Работаю в журнале два дня: понедельник
Сам не унывай. Твой Юрий Кузнецов.
23.02.98 г.”.
В таком же духе письмо от 22 февраля 1999 года.
Признаться, я совсем разучился писать письма. И теперь я могу только сообщить то-то и то-то, и больше ничего, но так письма не пишутся. Поэтому не обессудь.
Два дня в неделю с 12 часов работаю в журнале, а во вторник часа три веду семинар по поэзии на ВЛК.
Нагрузка небольшая, денег хватает на хлеб и водку. Зелёный змий одолевает, иногда — неизбежно, иногда по моей беспечности.
Прошлой осенью, когда выдавали соответствующий диплом и значок, я вдруг обнаружил, что уже два года я академик. Академий (разумеется, ложных) нынче развелось тьма, но эта Академия — российской словесности — создана при Екатерине II в 1783 году. Ныне восстановлена, после 1917 года. Право, не знаю, как относиться. К тому же и В. Распутин, и В. Белов тоже академики. А Валентин Устинов сам себя назначил президентом Академии поэзии. Каково? Впрочем, ему далеко до Председателя Земного шара. Вот что, между прочим, творится в Москве.
Здоровье у меня шатается только с похмелья. А так пишу, думаю, читаю и пишу. В марте выйдет моя новая книга, но мизерным тиражом. Я её тебе пришлю.
Помнится, когда я сломал ногу, тоже левую, и сидел дома, то отрастил бороду. Не вздумай этого сделать: постареешь.
Кожинов в трудах, но попивает. Он был у меня на дне рождения. На столе была красная икра и молочный поросёнок (я тряхнул на полторы тысячи одного приятеля-предпринимателя).
Не знаю, следишь ли ты за “Нашим современником”, хотя бы в уездной библиотеке, но я в прошлом году три раза в нём печатался. В N 4 — перевод “Слова о Законе и Благодати” митрополита Иллариона (думаю, перевод превосходит подлинник), и ещё свои стихи в N 10 и N 11-12.
Ладно. Держись. Бог тебя испытывает, а дьявол не дремлет. Я-то сам держусь (особенно с похмелья) из последних сил, я не преувеличиваю. Так что всем тяжко.
Жду твоих стихов. Обнимаю. Твой Ю. Кузнецов”.
В начале 2000 года Кузнецова заботила судьба поэмы о Христе.
В мартовском номере “Нашего современника” вышла подборка твоих стихов. Новых твоих стихов редакция ещё не получала.
Насчёт “Антологии русской поэзии ХХ века” не знаю, наверное, в каких-нибудь магазинах есть. Не смотрел. Москва не Галич, в котором всё под боком.
Посылаю газету с моей поэмой. На прописные буквы не обращай внимания, кроме как в начале. Идиот Бондаренко своевольно ввёл прописные буквы, и в двух местах вышла на Христа пародия: там, где
Держи хвост пистолетом! Твой Юрий К.
30.03.2000 г.”.
Приблизился Великий рубеж Времени…
“Виктор! Поздравляю с Новым годом, с Новым Тысячелетием! А там будет видно. Я приглашаю тебя на свой юбилей. 11 февраля будет вечер в ЦДЛ и прочее. Деньги на дорогу сюда и обратно я вышлю. Всё-таки я должен получить твоё согласие заранее, ибо твоё имя будет в афише.
Жду новых стихов. Крепись. Твой Ю. Кузнецов.
25.12.2000 г.”.
…К сожалению, на юбилей поехать я не смог. Накануне был некий юбилей в Галиче, и я на нём переусердствовал. Сообщил об этом Кузнецову, и он меня поэтому простил; ну, дескать, тогда другое дело…
Твоё письмо получил и успокоился. Хотя не ожидал, что ты настолько слаб.
Даже не уверен, одолеешь ли ты мою поэму. Судя по твоей “речи”, ты оцениваешь меня “несколько” провинциально.
Будь здоров. Жду стихов, но без сюрпризов. Твой Юрий К.
26.02.2000 г.”.
Последнее письмо ко мне Юрий Поликарпович написал 6 мая 2003 года.
Рукопись твоих стихов получил давно. Но с пермским издателем возникли осложнения. Он тоже пишет стихи. Но они бездарны. Он передал их в “Наш современник” — возымел сильное желание опубликоваться в Москве. Но я их забраковал, конечно. Он фирмач, обиделся и застопорил дело. Но ничего. У меня кое-что есть в Москве на примете. Как-нибудь выпустим книжку в Москве.
Два стихотворения твоего галичского соседа идут в июньском номере журнала. Пусть он пришлёт мне свой домашний адрес — я вышлю ему журнал с его стихами.
Больше не беспокой меня дурацкими телефонными звонками. Этим ты снижаешь уровень наших отношений. А кое-чем другим снизил ещё раньше. Мне и так жить трудно. Ну, будь здоров.
Юрий К.”.
Звонил я Кузнецову единственный раз. Его не было дома, трубку взяла одна из дочерей. Я спросил, дома ли отец, затем попросил передать мой вопрос: получил ли он мою рукопись для Перми? Вот и весь “дурацкий” звонок. Что сказали о моём звонке у него дома — загадка.
В Перми должна была выйти миниатюрная книжка моих стихов. Кузнецов такую книжку издал до этого.
“Галичский сосед” — Юрий Иванович Балакин, трижды печатавшийся в “Нашем современнике”.
В 1990 году нападки на Кузнецова в демпрессе усилились. В частности, выступила против него Юлия Друнина в “Книжном обозрении”. Мою краткую ей отповедь там же, однако, напечатали. Письмо Кузнецову написал мой друг, художник-экслибрист Виктор Иванович Кунташев, ныне покойный. Кузнецов ответил ему: