Наша Маша (Книга для родителей)
Шрифт:
Не уверен, что она это поняла. А кроме того, первое впечатление всегда ярче и первое объяснение— убедительнее.
* * *
Рассказывал Маше про цирк.
— А там львы есть?
— Да,— говорю,— бывают.
И рассказал, как укротительница кладет свою голову льву в пасть.
— В Ленинград,— говорю,— приедем,— возьмем тебя в цирк.
— Давай пойдем,— соглашается Маша.— Только я сама не буду совать голову. Хорошо?
Это условие я принимаю.
17.9.60.
Вечером
— Я вся дрожу.
Делала маленькие пирожки с каким-то черносмородиновым джемом.
* * *
А третьего дня вечером мы с Машей (позже к нам присоединилась и мама) вырезали и склеивали звериную карусель— очень приятно нарисованную, но не очень ловко подогнанную самоделку Т.Глебовой. Машка намазывала фотоклеем там, где я ей показывал, и опять вся дрожала:
— Я сама... сама!..
* * *
Говорили о разных профессиях.
— А я кем буду?— спрашивала Машка.
— Кем хочешь,— говорю.— Ты можешь сама выбрать себе занятие. Можешь стать доктором, учительницей, почтальоном, столяром, писателем.
— Буду писателем.— Но сразу же спохватилась:— Нет, доктором.
Потом говорит:
— Я буду доктором, но буду только подрлуг своих лечить. Я чужих дядей боюсь лечить.
* * *
Ночью сегодня было холодно. Когда я после работы, в 1 час 30 минут, выходил в сад, стоял густейший, какой-то зловеще-беспросветный туман. Может быть, и заморозки были. Когда занимались гимнастикой, все вокруг блестело.
День солнечный. На небе ни облачка.
Но— прохладно.
Сейчас 11 часов. Мама и Маша ушли в лес за брусникой, но быстро вернулись. На траве лежит такая роса, что Машка тотчас промочила ноги. Вернулась, переобулись, опять пошли. Обещал после работы и я прийти...
18.9.60.
Очень ей хотелось еще раз пойти в лес.
Я ее разбудил, говорю:
— Пойдем в лес?
— Пойдем!
— Давай одевайся!..
И она сразу же, по-солдатски, по-пожарницки стала одеваться: стянула с себя ночную сорочку, влезла в рубашку, натянула чулки, штанишки... Но оказалось, что уже поздно, и в лес мы не пошли.
Мама сушила грибы. Машу к плите мы не подпускаем, но папа дал ей несколько палочек-шампури, нарезал из черной, белой и красной бумаги кружочков и рассыпал их по всем комнатам. Машка “собирала грибы”, нанизывала их на палочки, сушила...
* * *
Утром сегодня говорит матери:
— Ты что мне каждый день говоришь: “Привереда! Привереда!” Что, тебе так нравится это слово?
* * *
Вернулось лето! Поют петухи, жужжат (шумно и весело жужжат) мухи... Только огород за моим окном являет собой картину самой несомненной осени: все жухнет,
Разве что морковка и укроп по-прежнему зелены, но и к ним подбирается седина-желтизна.
19.9.60.
Вчера в лесу мама рассердилась на Машу.
— Ты где пропадаешь? Ты что не откликаешься, не кричишь “ау”? Ты что, заблудиться хочешь?
— Я была на своих полянках.
— На каких своих полянках?
— У меня здесь есть две любимые полянки.
Привела, показала маме— одну и другую. Мама говорит, что и в самом деле, очень милые, уютные полянки.
Самое удивительное, что Машка ей сказала:
— Я, мамочка, люблю здесь одна бывать...
* * *
Машка, по словам мамы, пока не найдет первый белый гриб, слоняется по лесу мрачная, хнычет, скулит, сердится... Иногда мама из жалости “подстраивает” ей грибы. Найдет беляка, не срежет его, а зовет Машу:
— Машенька, иди сюда, здесь, по-моему, грибами пахнет.
Машка прибегает, и обе начинают нюхать воздух. В конце концов Машка натыкается на белый гриб.
— Ой, ой, белый! Белый нашла!
Но мама уверяет— и я согласен с нею,— что Машка “все отлично понимает”.
Вчера в лесу она зовет маму:
— Ой, мама, мама, иди сюда, грибами пахнет!
Мама приходит:
— Где? Да... пахнет...
— Ищи,— говорит Машка. И смотрит на сосенку. А там— два хорошеньких масленыша.
А когда считают дома грибы, подводят итоги, она говорит:
— Это я сама, без запаха нашла!..
То есть без подсказки.
21.9.60.
Вчера хозяйка зарезала одну из куриц, выкормленных нами. Мы с мамой, очень не хотели, чтобы Машка об этом узнала. Сентиментальность? Нет, просто рано еще...
* * *
А сегодня— огорчительное происшествие.
Все утро Маша провела с хозяйкой. Та снимает помидоры, копает картошку, и Машка все время с нею.
Потом мы ездили встречать маму. Я вел навьюченный велосипед, мама и Машка шли по тропинке следом. На картофельном поле, которое уже почти полностью обобрано, Машка— и мы ей в помощь— собирали завалявшиеся маленькие светленькие картофелинки.
Была весела. Во всяком случае, я ничего не заметил. А ее, оказывается, что-то грызло.
У калитки нашего сада она задержала мать и, краснея, сбиваясь, захлебываясь, стала что-то бормотать:
— Мамочка... меня... тетя Женя... кормила...
— Чем кормила?
— Курицей... или петухом...
— И ты ела?
— Да... ела.
— А почему же ты не сказала ей, что тебе нельзя?
— Я сказала... я сказала, что мне не позволяют. А потом все-таки съела.
И тут мама спросила (меня рядом уже не было):
— А почему ты папе об этом не сказала?
— Я боялась.
Позже, в лесу, я заговорил с Машкой на эту тему.