Наша трагическая вселенная
Шрифт:
У меня было два рабочих стола. На одном сейчас стоял ноутбук, а рядом с ним — пустая подставка для документов и всевозможные приспособления для расслабления запястий и рук, которые купила мать, чтобы уберечь меня от развития туннельного синдрома. [21] Второй стол был завален нераспечатанными банковскими уведомлениями, письмами, которые приходили вместе со съедаемыми Бешей корректурами, контрактами на книги, договорами с киностудиями, загадочными русскими бумагами об авторских отчислениях, чеками на сумму вроде 5,50 и 7,95 фунта, которые были бы тут же проглочены минусом на моем счету, если я когда-нибудь вздумала бы их обналичить, письмами от Инленд Ревеню, [22] и с каждым разом они становились все менее любезными, неотсортированными бумагами «Орб букс», двумя блокнотами на пружинках, а также книгами и корректурами, что приходили в мой ящик в почтовом отделении, а потом Кристофер приносил их к нам домой. Многие вещи лежали тут потому, что каждый раз, когда меня не было дома, Кристофер обыскивал дом в поисках моих вещей и все, что ему удавалось найти, складывал на этот стол. Куда же, интересно, делась книга, на которую я должна была написать рецензию? В субботу я поднялась к себе и взялась за Келси Ньюмана сразу после того, как Кристофер пошел провожать Джоша до автобусной остановки. На дату выхода книги я, конечно же, не посмотрела. Меня ведь интересовал только срок сдачи материала, а он значился на листочке, вложенном в книгу, так что я прочла ее и написала рецензию.
21
Туннельный синдром— боль в руках, особенно в кисти правой руки, вызванная долгой работой за компьютером. Причиной возникновения боли является защемление нерва в запястном канале.
22
Инленд Ревеню— отдел британского правительства, отвечающий за налоги и сборы.
Сейчас я хорошенько порылась в вещах на столе и нашла там книгу о золотом сечении. К ней прилагался пресс-релиз с датой публикации: март 2008-го. Наверняка это была та самая книга. Если бы я сама разбирала свою корреспонденцию, все было бы по-другому, но Кристофер сдавал на переработку все конверты с воздушной подушкой, которые приходили в мой ящик на почте, прежде чем я успевала на них взглянуть. Однажды я объяснила ему, почему мне не нравится, что весь этот неотсортированный хлам оказывается на моем рабочем столе, и попросила ради всего святого не открывать за меня мои письма. Кристофер отреагировал на это следующим образом: он сказал, что если я хочу все поменять, то мне самой следует быть более аккуратной и организованной, работать дома, как все нормальные писатели, заниматься исследованиями с помощью интернета, а не сидеть в библиотеке, и научиться контролировать свою собаку. Я тогда подумала, что он, пожалуй, прав, поэтому не стала ни на чем настаивать и решила не объяснять, что дома мне трудно дышать и поэтому я не могу там долго находиться. В этой своей проблеме я винила его больше, чем следовало: дом нам нашел он — достался по дешевке от друга по имени Дуги, вместе с которым они занимались реконструкцией исторических объектов; Дуги не требовал ни банковских справок о доходах, ни страхового депозита, и это нас вполне устраивало. Итак, как же мне выяснить, что в итоге произошло? Кристофер должен был знать ответ на вопрос, каким образом записка с датой сдачи материала перебралась из одной книги в другую, если он ее туда собственноручно не клал. И откуда вообще взялась эта чертова книга Ньюмана?
Я, как обычно, повела Бешу на вечернюю прогулку: вниз по ступенькам, через Маркет-сквер, Роял-авеню-гарденс, вдоль набережной, мимо лодочной базы и оттуда к Виктория-парку. Я все никак не могла представить себе, как будет выглядеть лабиринт, когда его наконец достроят. Пока же на месте будущей конструкции зияла глубокая яма, рядом с которой стояли два желтых экскаватора. Кругом виднелись протоптанные в грязи кривые тропинки. Неподалеку появились кучи серого камня, накрытые пленкой. Мое дерево никуда не делось. Мне очень хотелось узнать, как оно называлось, однако за долгие годы, проведенные в биологическом отделе библиотеки, я так и не удосужилась найти информацию о нем в каком-нибудь словаре. Дерево было коричневым, со стволом и ветвями, как и любое другое. Я понятия не имела, по каким признакам мне его идентифицировать, знала только, что к зиме на нем вырастают такие маленькие штучки, которые мы в детстве называли вертолетиками. Беша стала обнюхивать каменные плиты, и тут у меня задребезжал телефон. Звонила мать.
— Это ты! — воскликнула она так, будто я явилась ей во время спиритического сеанса.
— А кто же еще, — сказала я смеясь. — Я давно тебе говорила, что лучше звонить мне на мобильный, особенно если хочешь избежать общения с Кристофером.
— Да-да. Все время забываю. У меня ведь и номер записан.
— Как ты?
— Хорошо, — ответила она. — Правда, дел невпроворот. Что это у тебя там шумит?
— Ветер. Я выгуливаю собаку. Кстати, как называется дерево, на котором растут такие вертолетики?
— Вертолетики?
— Ну да. Знаешь, что-то типа семян с хвостиком. Бросаешь их — и хвостик крутится, как пропеллер.
— Клен?
— А, ну да. Спасибо.
— Это для твоего нового романа?
— Не совсем. Бесс! Извини, она пыталась забраться в яму.
— Как она?
— Прекрасно.
Мать всегда спрашивала, как дела у меня и моей собаки, но никогда не интересовалась, как поживает Кристофер. Раз в несколько месяцев мне удавалось наскрести денег на билет, чтобы отправиться вместе с Бешей в Лондон и провести выходные с мамой и Тэзом, моим отчимом, но к нам мама никогда не приезжала. Я часто совмещала эти поездки с какими-нибудь делами в Лондоне, чтобы потом потребовать у издательства денег за дорогу и проживание, хотя на самом деле я всегда останавливалась у Фрэнка и Ви: с ними можно было обсудить последнее заседание редколлегии и посмеяться над новыми планами Клавдии относительно Зеба Росса. В последний раз я ездила в Лондон перед Рождеством. Я тогда должна была увидеться с женщиной по имени Фред, которая возглавляла продюсерскую компанию «Арлекин энтертейнмент». Они думали снять по моим «ньютопиям» телесериал. После встречи я была напугана. «Есть ли у вас идеи для новых серий? А ничего, если мы возьмем ваших персонажей и придумаем совершенно другие истории с их участием?» Ощущение было такое, будто я превращалась в Зеба Росса и переставала существовать, но уже в каком-то ином смысле. Однако я сказала своему новому агенту, что возьму деньги, если мне их предложат, и рассказала маме о том пафосном заведении, в которое эта Фред водила меня обедать, и как мы ели там велюте и рыбу-меч. Больше мне Фред не звонила.
— Как продвигаются дела с архивом? — спросила я у матери.
Она собирала у себя в ноутбуке наши семейные фотографии. Некоторые из них были сделаны уже цифровой камерой, а остальные надо было отправлять по почте куда-то, где их оцифровывали, записывали на диск и присылали обратно. Еще она составляла наше генеалогическое древо с помощью сайтов, на которых хранилась информация о населении Англии, и мормонских записей о британских родословных. Тоби однажды заметил, что мы, возможно, являемся последним поколением нашей семьи, потому что ни один из нас не планировал заводить детей. Получалось, что род наш вымирал. Видимо, мать это понимала и отчасти потому решила заняться фотоархивом и генеалогическим древом. Каждый раз, когда мы говорили об этой ее затее, я вспоминала, что так и не приняла участия в переписи 2001 года, причем местный совет потом меня за это преследовал. Я до сих пор чувствовала себя виноватой, хотя и не знала точно почему. Я постоянно представляла себе, как мои потомки в отчаянии бьются над неким футуристическим архивом, потому что у них нет обо мне данных, но потом напоминала себе, что никаких потомков у меня не намечается и грядущим поколениям будет абсолютно наплевать на то, кем я была и чем занималась или не занималась в 2001 году.
— Почти закончила с 1982-м, — отчиталась мать. — Надо, чтобы ты приехала и посмотрела.
— Приеду. Может, даже скоро. У нас вот-вот будет заседание редколлегии.
— А ты разве остановишься не у друзей, Фрэнка и как там ее?
— Нет. Они уезжают.
— А, чуть не забыла. Ты газеты читала?
— Нет. Только разгадывала кроссворд в «Обсервер». А что?
— На выходных вышло большое интервью с Розой.
— Господи, — сказала я куда более безразличным тоном, чем планировала.
В последнее время мать часто рассказывала мне про Розу. Я не виделась с ней уже много лет, но в Эссексе мы жили по соседству, и даже после того, как я переехала в Лондон, она оставалась моей лучшей подругой. Но потом нам исполнилось по восемнадцать, и дороги наши постепенно разошлись. Я хотела стать актрисой, но в итоге занялась сравнительным литературоведением. Она хотела стать актрисой, но в итоге поступила в художественный колледж. Наш совместный план окончить Королевскую академию драматического искусства и стать знаменитыми актрисами лопнул. Когда я училась на первом курсе в Сассексе, Роза как-то раз приехала ко мне в гости. Я встретила ее на вокзале: она была бледной и какой-то ошалевшей, в красном платье и с накладными ресницами, а по платформе за ней тащился подозрительный тип, умолявший ее выйти за него замуж. В ответ она улыбалась и говорила «нет, солнышко, но спасибо за предложение», постоянно оглядывалась и сбавляла шаг, чтобы он не слишком от нее отставал. Все выходные она ела только ЛСД, который дал ей другой парень из поезда, и говорила, что собирается уехать в Индию чистить чакры. В те дни никто еще ничего о чакрах не знал, но Калеб, брат Розы, съездил в Индию, и с тех пор она была в этой области крупным специалистом. Роза сначала переспала с моим парнем, а потом — с парнем моей соседки по квартире и страшно огорчилась, решив, что теперь мы навсегда от нее отвернемся: в воскресенье в три часа ночи ее нашли в местном парке в пруду с утками, где она пыталась утопиться. Вскоре после этого Розу заметил какой-то продюсер, когда она прогуливалась в Хэмпстед-Хит. Она принялась бросать палки его собаке, и он предложил ей попробоваться на роль в крупном телесериале о сверхъестественных явлениях, происходящих в английской деревне. Согласно легенде, Роза не восприняла его слова всерьез и не пошла на пробы, но он все равно разыскал ее, и она тут же получила роль без всяких проб. Это была главная женская роль в сериале: обладающая телепатическими способностями дочь приходского священника, которая влюбляется в человека, изучающего паранормальные явления. За эту роль Розе дали приз Британской академии кино и телевизионных искусств, и она довольно быстро стала одной из самых востребованных актрис Великобритании. Мой бывший жених Дрю однажды целый месяц умолял меня представить его Розе, потому что это могло «помочь его карьере».
— Я подумала, что тебе будет интересно, — сказала мать.
— Сомневаюсь.
— Ты ведь не станешь снова глупить?
— Ты о чем?
— Ты знаешь, о чем я. Ладно, не буду рассказывать, если не хочешь.
— Ты уже почти рассказала.
— Ну что ж, во-первых, ее взяли на главную роль в масштабном голливудском ремейке «Анны Карениной». Говорят, ей заплатят несколько миллионов.
— Ну надо же. Повезло.
— Мег!
— Что?
— Можно подумать, ты не рада за Розу!
— С чего это я должна радоваться за нее? Да мне плевать. То есть мне было бы не плевать, если бы с ней что-нибудь случилось: я бы жалела ее и надеялась, что скоро все наладится. Я рада, что у нее все хорошо, но не могу сказать, что прямо прыгаю от счастья. Мне противна культура селебрити, ведь это всего-навсего очередная форма банального увеселения масс, только в главных ролях — живые люди. Я насмотрелась на это, еще будучи с Дрю, не забывай. Ему так хотелось стать частью «мира звезд», а мне это все казалось полной ерундой. И к тому же ну какая из нее Анна? Ничего общего! Анна — темная и загадочная. А Роза разве что похожа на крошечный клубок дыма, или перышко, или мыльный пузырь. Она посредственность, помешанная на самой себе. Вот княгиня Бетси из нее вышла бы отличная, но не Анна. Впрочем, если речь идет об убогом голливудском ремейке…