Наша трагическая вселенная
Шрифт:
— Многие писатели топятся. И к тому же я не известная.
— Ну здесь у нас — известная.
— Так это ведь маленький городок. В маленьких городках все известные.
Я посмотрела по сторонам. В одном углу Рег раскинул руки, показывая размер чего-то большого. Рег терпеть не мог чаек и работал над прибором, который помог бы от них избавляться. Сейчас он беседовал с Джони, известным своими устрицами, и Робом, известным своими регулярными победами в одном из конкурсов регаты — в том, где надо было самому построить плот и перебраться на нем через реку. Тим устроился один в другом углу с пинтой «Гиннесса» и книжкой. Он пока ничем известен не был. Либби была известна своими вязаными шалями, носками и одеялами, которыми торговала у себя в кулинарии наряду с вареньем
— В море было бы мокро и холодно, — заметила Либби.
— Я знаю. Я тоже так подумала. А под поездом — шумно и грязно. С чего ты решила бросаться туда? Это не самое веселое занятие.
— Я такого натворила, — сказала она, зажмурившись. — С Марком все кончено. Во всяком случае, вчера я так решила. И что теперь? Только смерть.
— Господи, Либби. Черт. Я думала, ты шутишь…
— Но он все равно придет к нам обедать на следующей неделе. Долгая история. И с машиной я в таком дерьме.
— Почему?
— Вчера опять приходил полицейский и сказал, что женщина из отеля «Роял Касл» сообщила, будто в воскресенье вечером видела, как кто-то столкнул машину в реку. Она тогда была без очков, поэтому видела все не очень отчетливо. Потом он сказал, что большинство машин не всплывает, а те, что всплывают, обычно оказываются жертвами собственных хозяев: люди сталкивают их в воду, чтобы получить страховку. Ха-ха! Как мы все смеялись: приходит же кому-то в голову такое! Я сказала полицейскому, что моя машина была слишком хорошей, чтобы сталкивать ее в воду, да и деньги от страховой мне не нужны, а потом угостила его печеньем. Но если она все-таки всплывет, я пропала.
— Да почему? Ведь все думают, что это дело рук мальчишек!
— Ага. Но, оказывается, полиция Девона и Корнуолла как раз сейчас испытывает новый метод снятия отпечатков пальцев с предметов, побывавших в воде. Все тесты этого метода прошли на ура. Полицейский сказал, мол, это ведь так здорово: если машина всплывет, они смогут определить, сколько человек ее толкало, и, возможно, даже узнать, кто именно это сделал. Я сказала, что это и в самом деле звучит круто — надо же, до чего дошла техника, — а сама чуть не терла от ужаса.
— Я уверена, что она не всплывет. А если даже всплывет, их метод наверняка не сработает. Просто настаивай на своей версии. Ну а что произошло с Марком?
— Там тоже все из-за машины. Ну в каком-то смысле. И еще из-за кольца. Мы поссорились.
Марк долго копил деньги, а потом подарил Либби на Рождество серебряное кольцо с черным перламутром, которое она почти не носила. Либби сама покупала себе украшения, но кольца — никогда, поэтому знала, что Боб может что-нибудь заподозрить, если увидит новое кольцо у нее на руке. Вот она и оставила его в пляжном домике, планируя надевать только во время встреч с Марком. Кончилось же все тем, что в одну прекрасную грозовую ночь Марк выбросил кольцо в реку. Случилось это после того, как он привез кольцо в Дартмут, решив, что Либби забыла его в домике случайно.
— Ты думаешь, мне надо было уйти от Боба? — спросила Либби.
— Я не могу ответить на этот вопрос.
— Марк сказал, что надо было уйти. Вместо того чтобы…
— Сталкивать машину?
— Да. — Либби нахмурилась. — Что там была за притча про лошадей?
— Про лошадей? А, про благословение и несчастье.
— Да, точно! Расскажи еще раз. По-моему, она пригодилась бы мне сейчас, а я забыла, как там было дело.
— Ладно. Это притча о двух китайцах — отце и сыне — и об их лучшей лошади. Лошадь ни с того ни с сего убегает и прибивается к кочевникам, которые живут за границей. Сын очень опечален пропажей лошади, а отец говорит ему: «Почему ты
— Ну и занудный же у парня был отец, умереть можно! — подытожила Либби.
— Не говори! — рассмеялась я в ответ.
— Хорошая притча. Не знаю, правда, поможет ли она мне…
— С чем? С принятием решения, нужно ли уйти от Боба?
— Да. Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в том, что нельзя пускать все на самотек. По крайней мере сейчас. Так сказал Марк. Он страшно разозлился из-за машины! Сказал, что не может поверить, будто я готова пойти на такое безумие, лишь бы избежать выяснения отношений. По его словам, это была идеальная возможность открыться, признаться во всем Бобу, уйти и начать жить вместе.
— В хижине на берегу?
— Ага, вот именно. — Она вздохнула. — Нет, вряд ли мы остались бы в хижине. Но если я расстанусь с Бобом, денег у меня не будет. Не то чтобы это было так важно. То есть, наверное, это не должно быть важно.
— А может, это и важно.
Я никогда не рассказывала Либби о своих финансовых проблемах, но мне казалось, что она и так о них знает. Всякий раз, когда мы ходили обедать, Либби говорила «по-моему, сегодня моя очередь платить», хотя и в прошлый раз, и в позапрошлый тоже платила она. Я несколько раз выходила в море на яхте с ней и Бобом, и у них всегда была с собой корзина с едой, а меня они просили ничего с собой не приносить. У Либби случайно завалялся «лишний» спасательный жилет, который она потом попросила меня забрать себе, а Боб — опять же совершенно случайно — нашел где-то на яхте спасательный жилет для собак — «наверное, оставили прошлые хозяева», — хотя никаких прошлых хозяев у яхты не было: ее спроектировал и построил своими руками отец Боба.
— Почему же у тебя не будет денег? — спросила я. — Это какая-то ерунда. Вы ведь владеете домом и магазином пополам, разве не так?
— Ну да, конечно, но если бы я ушла от Боба, я не стала бы просить его продать все, чтобы получить свою половину. Я просто не смогла бы так поступить. Помнишь, недавно мы ездили в Италию? Мы ходили там по огромному рынку, и Боб пробовал вяленые томаты, а потом обернулся, ища меня глазами в толпе, и, когда нашел, улыбнулся своей счастливой, уютной улыбкой. Он был такой, знаешь, ну, в этих своих мешковатых джинсах и идиотской красной клетчатой рубахе, со своей безумной бородой, и я подумала о том, что никогда в жизни не захочу снова с ним переспать, — и от этой мысли мне стало чертовски паршиво, — но еще я подумала о том, что люблю его сильно-сильно, так, как любят, наверное, родных братьев. И в ту минуту я поняла, что никогда не сделаю ничего такого, что может причинить ему боль. Я просто не вынесу, если мне придется сидеть перед ним и смотреть, как его лицо кривится от слез и как все рушится по моей вине. Он просто этого не заслуживает. Я не могу сломать ему жизнь и забрать все, чем он так дорожит, только потому, что мне кажется, будто я нашла новую любовь.
— Да, но…
— Да, но.Я знаю. А вот если я нашла новую любовь, разве не жестоко оставаться с Бобом и делать вид, словно я по-прежнему испытываю к нему сильные чувства? Может, нужно отпустить Боба и дать ему возможность найти себе кого-то, кто любил бы его так же сильно, как я люблю Марка?
— Ты не должна отвечать за чувства других людей, — сказала я. Эту фразу часто повторяла моя мать после того, как ушла от отца. Я не очень хорошо понимала смысл этих слов и не знала, насколько они верны.