Наша трагическая вселенная
Шрифт:
Мать вдруг рассмеялась.
— Что? — спросила я.
— Мне показалось или ты слегка завидуешь?
— Господи боже! Чему тут завидовать?! Я совершенно довольна своей жизнью. Хотела бы стать актрисой, поступила бы в академию. Мне не нужны миллионы. Я бы не знала, что с ними делать. И нужно было бы все время беспокоиться о прическе и о том, уместное ли на мне платье. Да на то, чтобы вести такую жизнь, как раз и ушли бы все эти миллионы! Прошу тебя, мам, давай сменим тему.
— Прости, не надо было мне тебя дразнить, — мама все продолжала смеяться. — Ты же знаешь, как я тобой горжусь. Мне куда больше нравится иметь дочь, пишущую книги, даже если их никто не покупает, чем ту, что проводит дни напролет на красных ковровых дорожках и не слезает со страниц газет.
— Ты опять за свое! — воскликнула я.
— Да-да, извини!
И мы обе расхохотались.
— О боже, чертова Роза, — сказала я, наконец успокоившись. — Как там Тэз? Как Тоби? Как собаки?
Всю оставшуюся часть прогулки я слушала рассказ матери о том, как Тэзу заказали оформление нового вокзала Сент-Панкрас, о странном бойфренде Тоби, который настаивал на том, чтобы перед обедом все читали молитву, и о том, как одна из собак погналась за собственным хвостом и поймала-таки его, в связи с чем дом был залит кровью до тех пор, пока Тэз не пришел с работы и все не убрал. Когда мы с матерью наконец попрощались, я бросила взгляд на другой берег реки. Начинали сгущаться сумерки, и ярко-розовая земля была похожа на мягкую кожу на внутренней стороне бедра какого-нибудь огромного мифического животного, уснувшего у воды. Кожу эту обрамляли клочки лобковых волос из темно-зеленых деревьев, а еще она была исполосована шрамами и растяжками дорог. Если тот берег напоминал внутреннюю сторону бедра спящего существа, то Кингсвер походил на длинный тонкий палец ноги, который животное лениво окунуло в воду. Холмы понемногу начинали темнеть, и я двинулась в обратный путь, размышляя над тем, насколько мрачнее была окружавшая меня теперь тишина, и насколько лучше получился бы архив у моей матери, будь я такой, как Роза, и насколько больше было бы смысла в ее генеалогическом древе, если бы у меня появились дети.
В пятницу вечером полил дождь. Я ушла из библиотеки раньше обычного, добралась до дома, подхватила Бешу и пошла в «Три корабля», не дожидаясь, пока вернется Кристофер. В понедельник, когда он пришел с работы, я первым делом спросила его о путанице с книгами. Он слушал меня вполуха, толком не понял, что произошло, и в итоге посоветовал мне навести порядок на втором столе и начать наконец пользоваться картотечными шкафчиками, которые он для меня смастерил: один — для Мег Карпентер, а второй — для Зеба Росса. Конечно, я на этом не успокоилась и продолжала допытываться у него насчет книги Ньюмана: например, спрашивала, помнит ли он, как вскрывал конверт с этой книгой, и не могло ли получиться так, что из посылки что-нибудь выпало — ну, скажем, письмо или записка, может, что-нибудь от Ви. Все это привело к тому, что мы поругались и Кристофер сказал: что если мне не нравится, как он обращается с моей почтой, я могу забирать «свои чертовы книжонки» сама. Ссора отравила нам всю неделю, и к пятнице мы оба все еще чувствовали себя паршиво. Я приняла решение извиниться перед ним за свою долю вины при условии, что он извинится первым.
Беша лежала мокрым клубком шерсти под столом в баре и ворчливо тявкала каждый раз, когда открывалась дверь и кто-нибудь входил. Она делала это с точно выверенной громкостью: так, чтобы тот, на кого она гавкает, ее слышал, а хозяин бара Тони — нет. Большую часть времени Тони проводил за разговорами с постоянными посетителями или Джорджем, почти полностью облезшим старым котом, который непременно попытался бы выцарапать Беше глаза, если бы знал, что она здесь. Но зрение у Джорджа было уже не то, и Беша, похоже, знала об этом, но все равно пряталась в тени под столом у моих ног. Я все еще размышляла над тем, как бы мне использовать результаты изучения эзотерических книг дважды, ввернув их в свой роман. Моя безымянная героиня ни во что не верила, и, возможно, путешествие по миру, где все сводилось бы к гаданию на кофейной гуще, сгибанию вилок и прочим фокусам, укрепило бы ее веру в материальную вселенную. Беда была лишь в том, что я сама не очень-то верила в материальную вселенную, да и ни в какую другую тоже.
Я взяла с собой блокнот и теперь листала его, просматривая одну за другой свои забракованные идеи, все эти ненадежные тормозные колодки, неожиданно захлопывающиеся двери в сауну и прочий стыд. И вдруг меня осенило. Может, блокноти есть роман? А что если в книге будет рассказываться о том, как она создается? Как наша героиня изо всех сил старается составить у себя в блокноте план будущего романа, и ей все не удается этого сделать? Такой сюжет будет похож на здание, состоящее из строительных лесов, или на одну из таких юбок, у которых швы снаружи. Я тут же сделала новую запись «возможно, блокнот — это роман» и поняла, что если блокнот и вправду превратится в роман, то и эта запись про то, что блокнот может быть романом, тоже станет частью этого романа, и тогда у меня слегка закружилась голова. Когда-то я уже пыталась написать книгу в жанре метапрозы. Но идея с блокнотом оказалась куда лучше. Одной из самых больших проблем с моим романом было то, что все, о чем мне действительно хотелось написать, выходило за рамки приличий, и в итоге мне вечно приходилось выдумывать что-нибудь неправдоподобное. Я бы очень хотела разобраться в своем разрыве с Дрю и покопаться в наших отношениях с Кристофером. Я бы с удовольствием написала о Либби и ее любовной истории. Развод моих родителей казался слегка избитой темой, но и он был интересен, по крайней мере для меня. Мне в общем-то и о Розе было интересно написать, в том числе о ее странной привязанности к своему брату Калебу.
Конечно, я уже пробовала менять всем имена и цвет волос, но не лучше ли будет, если все эти истории и персонажи — ну или кто-то, очень на них похожий, — станут проявляться едва заметными силуэтами где-то между записей на страницах блокнота подобно кораблям-призракам? Что если моя героиня — девушка, делающая эти записи, — пытается написать дерьмовый жанровый роман, однако реальная жизнь постоянно ее отвлекает? Она будет вносить в блокнот и самые разные вещи вроде списков покупок — так читатель сможет подспудно узнать о том, как она живет. Например, там найдутся записи о каких-нибудь предметах, которые, по всей видимости, она регулярно покупает для своего молодого человека, — что-нибудь дешевое и мужское вроде печеных бобов или огромных экономичных упаковок туалетной бумаги, а потом эти пункты вдруг исчезнут из списков. Они расстались, и мне не придется писать об этом прямым текстом. Она вообще может использовать этот блокнот для того, чтобы размышлять над тем, что ей никак не удается писать о том, о чем на самом деле очень хочется писать. У меня нашлось несколько неиспользованных старых сюжетов для Зеба Росса, и по ним сохранились кое-какие записи, которые можно было бы вставить в роман в качестве этакого черновика, состоящего из неудачных идей для будущей книги. Возможно, и об искусственной вселенной в конце времен моя героиня тоже попробует написать. Вот так я и вверну в свою книгу идеи Ньюмана, чтобы время, потраченное на чтение этого бреда, не пропало зря. Вообще-то можно будет пустить в дело весь неопубликованный материал, который скопился у меня за эти годы. Моя героиня может быть упрямым в своем безумии писателем-фантастом, у которого эта фантастика повсюду, куда ни плюнь. А еще можно тут и там на страницах оставлять рисунки, которые она делает, задумавшись о чем-нибудь: всякие космические корабли, уравнения… А потом записи вдруг станут совсем другими, потому что она влюбится в человека старше себя и придумает секретный код, с помощью которого будет фиксировать в блокноте свои ощущения таким образом, что никто ничего там не разберет. Читателю будут даны ключи к этому коду, но Кристоферу не удастся разгадать его и за миллион лет. Роман целиком окажется собственным отпечатком, миражом, полузабытым сном. Гениально. Правда, это означает, что придется опять все переписывать с самого начала. Я вздохнула. Блокнот.И название придумывать не надо.
Либби явилась в начале восьмого, на ней были желтая рыбацкая шляпа, синяя куртка и красные штаны из непромокаемой ткани. Я пила «Кровавую Мэри» с огромной палкой сельдерея, торчавшей из бокала, и думала о том, что теперь, пожалуй, можно обойтись и без обеда, ведь у меня в напитке сразу две порции овощей. Накануне я обналичила в «Изи Кэш» в Пейнтоне свой последний чек и получила 463 фунта. Обналичивание денег в банке, который не требовал от тебя никакой кредитной истории, казалось бы приятной возможностью, если бы я сама не была одним из его клиентов, точно таким же, как все эти люди, робкими призраками входившие в банк и не имевшие ничего общего с белозубыми членами семейств в разноцветных костюмах, чьи фотографии украшали здешние стены. Я решила, что плату за дом можно слегка задержать, если на следующей неделе Кристофер сводит Дуги выпить, но еще оставалось несколько счетов, которые давным-давно следовало оплатить, если я хотела избежать проблем. За вычетом этих счетов у меня оставалось 230 фунтов, то есть моя двадцатидневная норма на еду, бензин и паром плюс тридцать фунтов сверху. Эти тридцать фунтов были моим «бонусом»: иногда ужасно хотелось прорвать рутину существования на десять фунтов в день. Сегодня я планировала потратить не больше десятки, а завтра купить себе шампунь и новую пряжу. Я еще не знала, что буду вязать, но меня вдохновляла сама мысль о том, как я буду рассматривать в магазине всякие схемы и трогать мотки шерсти. Увидев Либби, Беша радостно взвизгнула, вылезла из укрытия, подождала, пока ее погладят по голове, огляделась по сторонам, увидела на барной стойке Джорджа и забралась обратно под стол.
— Отличная идея, — сказала мне Либби, выбравшись из своего непромокаемого костюма. — Напиток и еда в одном стакане.
Она выглядела немного бледной, и я заметила, что у нее дрожат руки, когда она провела пальцами по мокрым кончикам волос.
— Ага, я так и решила, — ответила я. — Сельдерей на обед. Наверняка у диетологов есть книга на эту тему. А если нет, мы с тобой могли бы такую написать. Правда, диеты не совсем моя тема, зато точно получился бы бестселлер. У тебя все в порядке?
— Типа того. Думаю, мне тоже не помешает съесть немного сельдерея. Тебе взять еще?
— Ага, спасибо. Только с одной порцией водки, что бы там ни говорил по этому поводу Тони.
Либби стояла у барной стойки, похожая на фрагмент картины, который был дописан в последний момент и еще до конца не высох. Я представила себе, как Либби растекается по холсту, будто капля на полотне Миро, или застывает красным тернеровским мазком, которым так восхищался Тэз.
— У тебя точно все в порядке? — снова спросила я, когда она вернулась.