Наши люди в Шанхае

Манухина Наталия Николаевна

— Коньяк? Здесь! — Я постучала по дорожной сумке, стоящей возле моих ног. — Под надежным присмотром. А вот стаканы?.. Алсуфьев, скажешь ты мне, в конце концов, где же те гласиз, которые тебе посулили смешливые китаянки.

— Ты не поверишь, Наташечка, но они принесли мне… Очки!

— Очки?!!

— Очки.

— Очки?!! Ну, да, гласиз! Правильно. Очки по-английски тоже будет гласиз. Но почему, Алсуфьев? Я тебя умоляю, почему они решили, что ты просишь у них очки, а не стаканы? Ты ведь и так в очках! Зачем тебе вторые очки? Ты же не в оптику пришел?!

Мы же в поезде едем. Ой, не могу! — Я так и покатилась со смеху. — Бедные девочки! Представляю себе их растерянность. Пришел всклокоченный бородатый дядька в очках и просит у них еще одни. Своих ему, видите ли, мало. Какие просит? С какими диоптриями? Не важно! Любые сгодятся! Были бы очки, а там разберемся.

Надувшийся было Алсуфьев тоже рассмеялся, не выдержал:

— Очевидно, в китайских поездах стаканы — предмет более экзотичный, нежели очки.

Мы посмеялись.

Алсуфьев достал из сумки приобретенную еще в питерском аэропорту бутылочку «Курвуазье ХО» и предложил мне хлебнуть коньячку прямо из горлышка.

Я не стала жеманничать, глотнула. Он последовал моему примеру.

Мы выпили, закусили вкуснющими слоеными булочками с ананасным повидлом, потом еще выпили, потом я вспомнила про персики, выпили и под персики, и просто так, за все хорошее, а потом еще и за Шанхай, и за удачную поездку в целом…

На этом коньяк у нас закончился, и Алсуфьев стал укладываться спать. Заявил, что устал, перенервничал и валится с ног. Ему, дескать, необходимо как следует выспаться, чтобы прийти в себя.

Можно подумать, я не устала. Устала, да еще как! И перенервничала не меньше, чем он, если не больше.

К тому же настроение, которое поднялось было после истории с очками-стаканами, катастрофически стало портиться.

А когда я в плохом настроении, то все равно не усну, пока не успокоюсь.

Я доела последнюю булочку, убрала со стола, и меня потянуло на разговоры.

— Сереж, — позвала я, устраиваясь поудобнее. — Сережа?

— М-м?

— Ты уже спишь?

— Почти.

— Подожди, не спи. Поговори со мной.

— О чем, Наташечка?..

— Какая разница?!! — Возмутилась я. — Мне абсолютно все равно, о чем ты будешь со мной разговаривать. Я просто хочу отвлечься, чтобы успокоиться. Я на пределе, Сережа. Вполне возможно, ты не обратил внимания, но у меня сегодня весь вечер глаза на мокром месте. Еще немного, и я за себя не ручаюсь, — беззастенчиво педалировала я.

На самом деле я прекрасно знаю, что каждый человек потенциально способен выдержать любой стресс. Ведь самый сильный физический и психологический шок каждый из нас уже испытал при появлении на свет.

Вот только восстанавливаются люди после стресса каждый по-своему.

Согласитесь, все мы разные.

Кто-то, как Алсуфьев, восстанавливается сном, кто-то свои стрессы заедает, кто-то предпочитает алкоголь, кого-то тянет на душевные разговоры.

Да мало ли способов, привести себя в чувство. Сколько людей, столько и мнений.

Кому, как не психотерапевту, знать об этом.

— Ну что ты так расстроилась, Наташечка, —

проникновенно сказал Алсуфьев, адекватно среагировавший на мои стенания. — Все идет хорошо. Я уверен. Нет, если ты хочешь поговорить, давай, конечно же, поговорим. Хоть я и думаю, что нет никаких причин для беспокойства.

— Нет причин для беспокойства! — передразнила я. — Все идет замечательно! Тебя, Алсуфьев, послушать, так ты просто вселенский утешитель, а не психотерапевт. По-твоему, все, что не убивает нас, — делает нас сильнее.

— Это не по-моему, Наташечка, это Ницше сказал: «Was mich nicht umbringt, macht mich starker» [1] .

«Ну наконец-то пробудился», — мысленно поаплодировала себе я, а вслух сказала:

— А то я не знаю, что это Ницше. Весьма приблизительный перевод, кстати сказать.

— Абсолютно с тобою согласен, весьма приблизительный.

Я удовлетворенно кивнула и открыла занавески.

— Кошмар какой! — через секунду заявила я, разглядывая черноту за окном.

1

Что не убивает меня делает меня сильным (нем.)

Такая темень, хоть глаз коли. Время-то детское, всего восемь вечера, а за окном не просто сумерки, а самая настоящая южная ночь. Я ведь думала, поедем на поезде, будем в окошко смотреть. Пекин и Шанхай — это еще не весь Китай. Помню, когда мы со Славочкой ездили в Штаты, то специально поехали из Нью-Йорка на Ниагару автобусом. Далековато, конечно. Девять часов езды. На самолете за час бы управились. Зато «одноэтажную Америку» посмотрели. Девять часов туда да девять обратно. Сережа, вот интересно, китайские крестьяне по-прежнему носят конические шляпы из рисовой соломы, помнишь, как на пасторальной картинке в школьном учебнике, или же перешли на бейсболки?

— Не знаю, Наташечка.

— Вот и я не знаю, а хотелось бы посмотреть. Я читала, в Китае лотос на специальных плантациях выращивают. Представляешь, большие водные пространства и все в цвету. В бело-розовом. Красиво, наверное. А лотос когда цветет?

— Не знаю…

— Жаль. Я вообще не понимаю, зачем мы поехали поездом. Только время теряем, и выспаться толком не выспимся, и впечатлений никаких. Знать бы, что в Китае так рано темнеет, полетели бы самолетом. Тем более что процедура досмотра у них, что в аэропорту, что на вокзале — одинаковая. Все перемяли, перелапали…

— Ложись спать, Наташечка, — попытался переключить меня с неприятной темы Алсуфьев. — Поезд приходит рано. Завтра у нас большая программа, целый день на ногах. Надо отдохнуть.

— Уже, ложусь, — мирно сказала я, убаюканная перестуком колес. — Вот только, — я попышнее взбила подушку, — мне интересно, что же они у нас такое искали?

— Кто?

— Как это кто? Сережа! Я вижу, ты уже спишь, а вот я не смогу уснуть, пока не пойму, что же искали в наших вещах китайские милиционеры? Ты ведь с ними разговаривал.