Наследие
Шрифт:
Прошла минута. Другая.
Наверху захлопали мощные крылья, ворон спланировал вниз, замелькал между стволами и сел на сухую расколовшуюся ель. Кони двинулись к нему. Ворон сидел, сжимая пенсне в клюве. Кони подошли к обломку ели совсем близко. Хррато и Плабюх остановили их.
Белый ворон, за которым всадники следовали вторые сутки, сидел неподвижно, словно окаменев. Затаив дыхание, пятеро уставились на чудесную птицу. Ворон был совсем рядом, как тогда в круге, — большой, ярко-белый. Это длилось и длилось. И всадники смотрели не отрываясь.
Ворон сидел.
Розовый глаз его моргнул. И ворон резко вывернул голову в сторону. Взгляды пятерых повернулись вслед за этой белой точёной головой, покорно направлению взгляда ворона. Его глаз впился в лесную чащобу. Там, в глубине, в переплетении веток трёх упавших деревьев и заснеженных кустов, виднелась маленькая избушка, похожая на охотничий домик. Два больших сугроба сдавливали избушку с боков, на крыше лежал толстый пласт снега. Квадратная дверь была распахнута. Этот квадрат был тёмным, даже чёрным и резко контрастировал со снегом, который уже местами начинал поблёскивать на восходящем солнце.
Посидев немного, ворон снялся с места, взмахнул крыльями и спланировал к избушке. Пролетев между стволов и ветвей, он исчез в чёрном квадрате двери.
Хррато и Плабюх тронули пятками пластиковые бока своих вороных. Кони дошли до чащобы и стали. Белые близнецы спешились и пошли по снегу к избушке. Оле неловко сполз с крупа лошади в снег. И сразу же инвалид так же свалился в снег, заворочался, хрустя настом. Аля сидела на своём месте, заворожённая, но зашевелилась и соскользнула с лошади, упала и тут же поднялась.
Хррато и Плабюх, как лунатики, шли к избушке через чащобу по глубокому снегу, проваливаясь и выбираясь, хрустя валежником. Аля бросилась за ними, но упала — затёкшие за время этой долгой езды ноги не слушались. Она поползла по насту. Оле поспешил за ней, но тоже упал, застонал, вскрикнув:
— Ад ноупле!
Инвалид пополз по насту. Аля вцепилась в брата, толкнула его вперёд:
— Ну! Ну!
Тот неловко пополз, обдираясь о ветки валежника. Они поползли вместе. Инвалид поспешил за ними, ползя на руках. В это время белые близнецы, перебравшись через два заснеженных сосновых ствола и преодолев куст и сугроб, оказались перед избушкой. Их фигуры застыли перед чёрным квадратом двери.
— И мы, и мы!! — закричала Аля пронзительно, подталкивая ползущего брата.
Торчащие из-под снега ветки цеплялись, хрустели, ломаясь.
— Господи, помоги! — взвыл инвалид и замолотил руками по снегу, как по воде.
Он перетащил своё тело через ствол упавшей сосны, пополз, хрустя валежником.
Плабюх и Хррато шагнули вперёд и исчезли в чёрном квадрате.
— Нет, нет!! — завопила Аля, кидаясь к избушке.
Продравшись через валежник, она встала перед чёрной дверью. И оглянулась:
— Оле!
Она забормотала в сильнейшем волнении:
— Нам — туда! Туда! Туда! Там — наше! Наше! Хороший наше!
Брат полз изо всех сил, бормоча своё «ад ноупле». Ватник его застрял в ветках бурелома. Стоная и причитая, он расстегнул его; извиваясь, выполз из ватника, протиснулся под стволом и, загребая снег руками, подполз к ногам сестры, уцепился за них.
— Оле, Оле! — повторяла она, глядя в чёрный квадрат и помогая брату.
Руки её ходили ходуном, губы тряслись. Схватившись за сестру, Оле стал привставать. Они зашатались, но не упали и обнялись. Уставившись в чёрный квадрат двери, они замерли, всхлипывая и тяжело дыша. И шагнули вперёд. И исчезли в чёрном пространстве.
Ползущий по следу Оле инвалид одолел валежник, но под сосновым стволом застрял в сучках и завопил бессильно, на весь безмолвный утренний лес:
— Господи, помилу-у-уй!! Господи, поми-и-и-илуй!!!
Он почувствовал, что остаётся здесь один. Вороные механические лошади стояли неподвижно, как каменные. Чёрные головы лоснились на солнце.
— Да что ж такое… Господи! Господи, твоя воля! — ворочался под стволом инвалид, отплёвываясь от снега.
— Ну нельзя же так… мать вашу… нельзя-я-я!! — Он дёрнулся, затрясся грузным телом изо всех сил.
Ватник его затрещал, шов левого рукава стал расходиться. Старик поднатужился и проволок своё тело под стволом, оставив рукав ватника на сучках.
— Господи, Господи, Господи… — бормотал он с одышкой.
По следам вошедших в избушку он дополз до её порога. Над ним висело абсолютно чёрное квадратное пространство дверного проёма. Инвалид схватился за обледенелый порог, подтянул своё тело. Слегка отдышавшись и пялясь в непроглядную тьму внутри избушки, он пробормотал: «Господи, помилуй!», набрал в грудь побольше воздуха, как перед нырком в прорубь, и вполз в чёрный квадрат.
Тьма избушки — густая, давящая беспросветно, пахнущая старым срубом и сухими травами, сморгнулась, как пелена.