Наследие
Шрифт:
— Почему? — спросила Ольга. — Я почти все вышвырнула.
— Что-то мешает.
— Понятно что. Ты профессионал.
— Он milkscripter, Оля! А дорожит бумагой! — воскликнула Вера. — Это ли не нонсенс?!
— Я так чихала, когда совала книги в пакеты.
Протопопов пожал узкими плечами:
— Не могу сказать, что я дорожу бумагой. Я просто… как сказать… не хочу расставаться с…
— С прошлым! С прошлым!
— Да нет, Вера, это не совсем так. И я мало оглядываюсь на бумагу. Скорее вот что — валяется старый камень возле нового дома. И жаль его выбросить. Не потому что он с чем-то связан и что-то напоминает, а просто… потому что это — старый валун!
— У меня такое же чувство! — дёрнул массивной головой Телепнёв. — И я кр-р-р-райне редко читаю бумагу! Но не выбрасываю!
— А может, это поколенческие издержки? — спросил Киршгартен.
— Скорее всего! — закивала Вера и указала на приступившего к ухе Глеба. — Вот кто не будет оглядываться на бумагу!
— Я вообще не люблю оглядываться, — пробормотал Глеб.
— Знаете, дорогие, — продолжила Вера. — Чтобы завершить эту тему: я очень голодна. Я хочу есть новое. И только новое! Есть! Есть! Есть!
Телепнёв резко вскочил, опрокидывая стул:
— И сегодня — будешь!
— Мы тоже! Ради этого и приехали к вам! Будем!
Стул подняли, Телепнёв уселся на него.
— Пока я монологизировала, уха остыла? — Вера опустилась на своё место. — Извините!
Лурье зачерпнул ухи, попробовал:
— М-м-м! Самый раз! Уха фантастическая! Божья слеза!
— Очень вкусно… — попробовала Таис.
— Это не просто вкусно… это божественно… — заключил Протопопов.
— Наш Фока превзошёл себя, — пробормотала Ольга. — Без аберраций.
— Ну вот! Рецепт моей бабушки! — поднял палец Телепнёв. Киршгартен ел уху молча.
— А Ролан молчит! — громко прошептала Вера.
— Ролан, как тебе? Не очень? — Со смешком Лидия толкнула его в локоть.
— Я молчу, потому что нет слов. Слов нет.
— У меня тоже! — пробормотал Телепнёв.
— И спешу предупредить, что после ухи перед чтением ничего съестного не будет, — сообщила Вера.
— Коне-е-е-чно! — пропела Лидия. — Не ухой единой жив человек! Moloko!
Все стали есть уху.
— Веруша, спасибо за яркий спич, — пробормотала Лидия. — Подписываюсь под каждым словом.
— И я.
— И я.
— И я подписываюсь.
Вера, улыбаясь, ела уху:
— Спасибо… я несла что-то… слишком эмоционально…
— Так и надо!
— Вера, это даже не «новая послевоенная искренность», а — просто искренность. Мы все по ней скучаем за своими столами.
— Я бы всё-таки что-то добавила, — заговорила Лидия. — Верочка, ты сказала так прекрасно. «Я хочу есть!» Лучше не скажешь. Но, дорогие мои… дорогие мои молочные братья и сестры, наша цивилизация подарила нам milklit. Это… это настолько сильно и ярко, настолько сногсшибательно, что я не знаю, с чем это сравнить! Трудно. Когда появились смартфоны, это было, конечно, потрясением, рождественским подарком человечеству, но… нет! Нет!! Не-е-ет!!
Она с силой хлопнула ладонью по столу.
Все перестали есть.
— Нет! Нет! Нет!
Лидия с досадой покачала головой, покусывая губы. Её широкое лицо снова побледнело, черты заострились.
— Я несу чушь, банальщину, простите. — пробормотала она.
— Лида, дорогая… — начал было Телепнёв.
— Нет! — повторила она с нервным выдохом. — Какие слова могут выразить то, что дало нам молоко? Нет таких слов. И не будет. А посему…
Она приподнялась со стула, расстегнула свою блузку тёмно-брусничного цвета, расстегнула чёрный бюстгальтер, резким движением сняла его и бросила на пол. Распахнула блузку. Её полная грудь с небольшими розовыми сосками обнажилась. На груди и животе у Лидии белела, переливаясь, живая татуировка: водопад молока, зародившись в грудине, ниспадает ниже и обрушивается на обнажённую девушку, подставившую своё тело под белый поток. Девушка купалась в молочном потоке. Её стройная смуглая фигурка и изливающийся сверху, строго вертикальный, геометрически ровный водопад контрастировали с полноватым телом Лидии.
— Я это сделала на прошлой неделе, — произнесла она.
Все, кроме Лурье, сидели оторопев.
Он же протянул к жене свои ладони и стал медленно ими хлопать. Эти равномерные хлопки гулко зазвучали в тишине столовой.
Телепнёв восторженно тряхнул головой, вскочил и зааплодировал.
— Браво, Лидия! — воскликнула Таис и захлопала в ладоши.
Все, за исключением Глеба, зааплодировали. Замерев с ложкой, полной ухи, он смотрел на тело Лидии.
— Лида, ты… ты валькирия milklit! — пророкотал Телепнёв и издал победоносный клич.
Протопопов, Таис, Киршгартен, Вера и Лурье приветственно закричали на разные голоса.
— Это… великолепно! — качал головой Протопопов, яростно аплодируя. — Ве-ли-ко-лепно!!
Шум и аплодисменты заполнили столовую. Глеб вылил уху из ложки в тарелку, откинулся на спинку стула, вложил два пальца в рот, попытался свистнуть, но у него не получилось.
— Вот так! — произнесла Лидия, наклоняясь за бюстгальтером.
Но муж опередил, поднял. Она оделась под неугасающие аплодисменты.
— Лидочка, ты всё сказала! — радостно смеялась Вера. — Всё!
Ольга тоже хлопала, но молча и без улыбки.
— Надеюсь! — нервно усмехнулась Лидия, застёгиваясь.
— Ты всем перебила аппетит! — улыбался довольный Лурье, целуя руку жены.
— Наоборот! — воскликнул Телепнёв.
— Наоборот! — кивала Вера.
— Наоборот! — серьёзно поглядывал на всех Киршгартен.
— Bon appetit! — произнесла Лидия, беря ложку. — Я должна была вам показать.
— Непременно!
— Обязательно!
— Это… сильно, Лида!
Все набросились на уху.
Телепнёв первым расправился с ней и показательно облизал ложку:
— Tres bon!
— Добавки не будет, — сурово предупредила Вера.
— Знаю. Даша! Зови Фоку!
Даша ушла на кухню.
В столовую вошёл Фока в не очень новом поварском халате и колпаке.
Телепнёв встал и молча поклонился повару. Все зааплодировали. Фока приложил пухлые, голые по локоть руки к пухлой груди и ответно поклонился. Было ясно, что у Телепнёвых это уже сложившийся ритуал.