Наследник императора
Шрифт:
Как только женщины очутились рядом, Приск тут же направился к Флорис.
– У тебя самое вкусное молоко… – заговорил он намеренно громко.
– Сломай завтра утром одну из кроватей… – ответила она тихо. – Пришлют Марка починить, – продолжала Флорис. – Придумай, как с ним поговорить.
– И сыр наивкуснейший… А можно тебя поцеловать?
– Он поможет…
Свояченица спешно отвернулась и подошла к другим женщинам, делая вид, что обижена бесцеремонностью Приска. А он вернулся к Лонгину.
– Я же сказал: нам надо совсем немного… – хитро прищурился легат.
После обеда центурион тренировался с Рысью. Настроение было самое что ни на есть радостное. Надежда, что изувеченный фабр поможет им выбраться из ловушки, быстро превратилась в уверенность.
– У нас гости, – сказал внезапно Рысь и отступил.
Приск обернулся. К нему мчался Сабиней. По тому, как оскалилось в злобной гримасе лицо комата, Приск сразу догадался – дело в глупенькой Флорис. О, боги, что эта дуреха ему сказала? Или – наоборот – не сказала?
– Убью! – зарычал Сабиней и обрушил на Приска удар фалькса.
Римлянин предпочел увернуться, а не парировать удар. Сабинея, буквально ослепшего от ярости, унесло вперед. Комат едва не упал, а Приск огрел его тупым мечом – хотел по голове, но вышло по спине.
– Убью! – прорычал Сабиней, разворачиваясь.
– Да в чем дело-то? – Приск изобразил недоумение. – Можешь сказать?
Новый удар. Приск опять сумел отскочить. Э, парень, сила-то у тебя есть, а вот быстроты не хватает. Приск отступил и оказался рядом с Рысью.
– Держи! – вдруг сказал охранник и вложил римлянину в руку свой фалькс.
Но Сабиней, кажется, не заметил «перевооружения» Приска. Он ринулся вперед. Центурион встретил удар фалькса своим тупым мечом, а «косой» Рыси ударил так, как отец учил его когда-то бить кривым клинком – разя не на смерть, но вспарывая кожу.
Сабиней согнулся от боли. Следующий удар был тупым гладиусом по руке, держащей фалькс. Подобрав выпавший меч, Приск отступил.
– А теперь расскажи, – потребовал, – с чего ты так озверел.
– Ты приставал к моей жене! – выдохнул Сабиней, медленно распрямляясь, но все еще зажимая рану.
– О, боги! Просто разговаривал с нею. Она же римлянка, спрашивала о родне – не слышал ли я о ее близких в Эске.
– Ты хотел ее поцеловать!
– Просто пошутил.
– Здесь тебе не лупанарий!
– А жаль.
Сабиней рванулся вперед с коротким кинжалом, но клюв собственного фалькса уперся ему в грудь.
– Спокойно! – сказал Приск. – Не сходи с ума. Вон, сюда идут телохранители Децебала. Хочешь объяснить им, почему ты пытался меня убить?
Приск подошел к Рыси и отдал ему оба дакийских меча.
Телохранители тем временем приближались трусцой. И не просто телохранители – впереди отряда спешил Везина.
– Что случилось? – крикнул он, подходя.
– Решили потренироваться боевым оружием, – сказал Рысь. – Сабинею не повезло.
Везина повернулся и глянул на Сабинея. Глаза его вспыхнули такой нескрываемой радостью, что Приску с трудом удалось подавить улыбку.
– Значит, была тренировка… – проговорил Везина медленно, нараспев. – И Сабиней проиграл… Ну ла-а-дно… – Везина почти мяукал от радости. – Иди домой, Сабиней, жена тебя пусть перевяжет.
– Это царапина, – буркнул Сабиней, с ненавистью глядя в лицо Везине.
Приск был готов поставить тот золотой «козон», что дала ему Флорис, что Везину Сабиней ненавидит куда больше, чем его, римлянина. Впрочем, как почему-то казалось Приску, комат Рысь к пилеату Везине относился примерно так же.
– А со мной потренируешься, римлянин? – спросил Везина, обнажая фалькс. – Бери боевое оружие, поглядим, на что ты способен.
Везина сбросил плащ, но толстую шерстяную рубаху, надетую поверх льняной, снимать не стал – в надежде, что она защитит его от опасных порезов.
Приск выбрал оружие Рыси, не потому, что его фалькс был лучше, чем у Сабинея, а просто тем самым давал понять, что ценит оказанное доверие.
Тем временем толпа все прибывала – телохранители Децебала и просто жители столицы сбились в плотный круг.
Везина напал первым. Слово «потренируешься» не обмануло Приска: Везина был не из тех, что готов выполнять обещанное. Первый удар пилеат нанес наискось сверху вниз, держа фалькс двумя руками. Такой удар разрубил бы щит легионера до самого умбона. Он бы и Приска развалил пополам, если бы тот не отскочил в сторону. На стороне центуриона была молодость, плюс он одет легче и от природы быстрее и ловчее Везины. Пилеат понадеялся, что римлянин не сумеет управиться с фальксом. Везина покрутил фалькс в руках, сделал ложный замах и вдруг, пригнувшись, рубанул по ногам. Приск подпрыгнул, вскидывая при этом руки. Клинок Везины свистнул, не задев голени. Опускаясь, Приск ударил рукоятью меча Везину по затылку. Бронзовое навершие очень даже для этого было приспособлено. Суконная шапка пилеата защитить от такого удара не могла. Везина качнулся, выронил меч и повалился в ноги Приску.
– Надеюсь, на сегодня тренировка закончена? – спросил центурион.
Он подошел к Рыси и вновь отдал ему фалькс.
– С меня – кувшин доброго вина, – сказал Рысь. – И, похоже, твой старый «друг» Сабиней принесет тебе на радостях целую амфору.
Приск обернулся.
Везина, оглушенный, уже сидел на земле, суконная шапка лежала у него на коленях, седые редкие волосы на обнаженной голове торчали во все стороны, а один из телохранителей Децебала прикладывал к макушке пилеата ком снега. Подкрашенные розовым капли стекали по лбу, щекам и исчезали в бороде. Сабиней смотрел на эту сцену и, не скрываясь, ухмылялся.
Приск спешно накинул плащ – разгоряченному поединком ничего не стоит простыть.
– А ты молодец, – заметил Рысь.
– Почему ты мне помог? Я же римлянин.
– И что? Я не люблю Сабинея. Он – по духу тоже римлянин. Он живет, стремясь подняться… Как это у вас говорят? Сделать карьеру? Ну вот, и он так. Даки живут иначе, радуясь рождению и смерти, радуясь каждому дню жизни. Э, да что там объяснять? Я не люблю Сабинея – и все.
На другой день ранним утром Приск последовал совету Флорис и ударом ноги выбил одну из ножек кровати Лонгина. После чего стал орать, что даки хотят угробить несчастного пленника. Даже замахнулся на напарника Рыси отломанной ножкой. Спектакль получился еще тот – однако кричал Приск громко – и даки ему поверили.